Снизу доносился шум пылесоса и стук каблуков по полу – сестра решила в последнюю минуту что-то пропылесосить, а мама бегала туда-сюда в моих туфлях. Я знала, что им нужна помощь, но мне хотелось опять лечь в постель, закрыть глаза и проснуться заново этим утром, чтобы получить второй шанс. Возможно, я снова спустилась бы вниз и пошла навстречу Уэсу, но сказала бы ему совсем другие слова. Он всегда говорил правду. Мне тоже надо было сказать правду.
И вот еще что: конечно же, я считала Уэса своим другом, но, увидев его с Бекки, я почувствовала совсем не то, что чувствуют друзья. Пора было это признать. Если честно, в глубине души я всегда понимала, что Уэс для меня не просто друг и что я готова вернуться к организованному Джейсону и своей упорядоченной жизни, только чтобы спастись от боли неразделенной любви. Здесь, в обычном мире, я легко могла притвориться, что не знала Уэса и не работала в «Уиш кейтеринг», что ничего этого не было.
Но ведь было! Я поехала в тот вечер за фургоном Делии, я сказала Уэсу свою правду, я упала в его объятья, показала ему свое разбитое, окровавленное сердце. Я могла притвориться, что ничего не было. Просто забыть и не думать. Конечно, притвориться, что чего-то не было, можно всегда, но, если это действительно важно, судьба обязательно даст тебе еще один шанс. Я получила такой шанс, когда вслед за Кристи забралась в «Скорую помощь» Берта, и второй – когда поехала в больницу и увидела новорожденную Эйвери. Все складывалось так, что я возвращалась на то же самое место. И моя жизнь зависела от того, что я сделаю.
Я встала, подвинула стул к шкафу и взобралась на него, чтобы спрятать ключницу. Уже хотела спускаться, как вдруг увидела пакет, который положила туда несколько недель назад. Весь этот день я чувствовала: что-то должно случиться. Наверное, поэтому я отодвинула коробку и схватила пакет с полки. Теперь я хотела увидеть, что лежит внутри.
– Да что же это такое, – проворчала мама, проходя мимо моей полуоткрытой двери, – на нас будто проклятие лежит!
Я села на кровать, достала из пакета тяжелый сверток и начала разворачивать.
– Честное слово! – Мама пыталась перекричать новый раскат грома. – Разве с такой погодой можно что-то планировать?!
Торопливо разворачивая шуршащую упаковочную бумагу, я понимала, что держу в руках что-то очень знакомое, вот только что?
– Лужайка, шеф-повар, шатер, – мама снова прошла мимо моей двери. – Что будет дальше?
А я сидела и молча смотрела на свой подарок. Сердце бешено стучало в груди. У меня на коленях лежала статуэтка – сердце в руке. Многое начало обретать смысл, но кое-что становилось еще более загадочным, чем раньше. Но теперь я знала – это мое сердце в руке. Я ждала знака свыше, а он все время был так близко – ждал, когда я буду готова его понять.
«Что будет дальше?» – Мамин вопрос все еще звучал у меня в ушах, как вдруг за окном раздался такой мощный удар грома, что мне показалось: задрожал не только наш дом, но и сама земля. После этого небо словно разверзлось, и начался проливной дождь. Мама не ждала ответа на свой вопрос, но все же получила его. Я тоже.
Глава 20
Я поставила свой подарок на прикроватную тумбочку рядом с ангелом и встала. Теперь я знала, что делать.
Внизу бушевал хаос. Мама с Кэролайн носились по кухне, расставляя диваны, кушетки и стулья вдоль стен, чтобы освободить место и сделать из наших столовой, гостиной и холла импровизированный зал для приема на семьдесят пять человек.
– Мейси, сделай, пожалуйста, что-нибудь с табуретами, – попросила меня Кэролайн, пробегая мимо с приставным столиком.
– С какими табуретами? – удивилась я.
– С табуретами от кухонного острова! – крикнула через плечо мама, толкая в противоположном направлении кушетку. – Поставь их к стене. Или отнеси в мой кабинет. Просто убери куда-нибудь. Куда угодно!
Ее голос дрожал от напряжения, я поняла, что она на грани нервного срыва, и сначала просто смотрела на нее, не зная, что предпринять. Потом послушно взяла два табурета и понесла в ее кабинет. Я видела маму всякой: взволнованной, сердитой или расстроенной, но никогда еще – такой растерянной. Меня это здорово напугало, и я, прежде чем уйти, бросила взгляд на Кэролайн, но сестра лишь покачала головой и потащила к стене еще одно кресло.
«Так она долго не выдержит, – подумала я. – В конце концов что-то случится». Вернувшись в гостиную, я нерешительно остановилась возле мамы и дотронулась до ее руки:
– Мам, что с тобой?
– Не сейчас, Мейси! – оборвала она меня, и я отдернула руку. – Не сейчас, милая, ладно? – уже мягче повторила она.
Следующие двадцать минут я просто наблюдала за тем, как каменеют от напряжения мамина шея, лицо, голос. По мере того как происходили всякие неприятные события, голос становился все более высоким, звонким и дрожащим. Телефон трещал без передышки. Позвонил менеджер и сообщил, что в «образцовом доме» протекло окно. Потом несколько раз чуть не отключилось электричество. Каждый раз я следила за маминой реакцией. Ее тело напрягалось, голос становился пронзительнее, глаза беспокойно бегали по комнате, проверяя то одно, то другое. Если она замечала мой взгляд, я тотчас же отворачивалась.
– Я переживаю за маму, – поделилась я с Кэролайн, когда мы отодвигали к стене гостиной огромный дубовый диван, раза в два тяжелее нас обеих, вместе взятых, – не знаю, чем можно ей помочь.
– Ты и не поможешь, – сказала Кэролайн, – даже не пытайся.
– Кэролайн, что ты такое говоришь?! – возмутилась я.
Сестра выпрямилась и поправила волосы:
– Мейси, послушай. Ты на самом деле ничего не можешь сделать.
И тут я услышала звук открывающейся двери и цоканье каблуков.
– Ого! Что тут у вас творится? – спросил знакомый звонкий голос. Я бессильно опустила руки и повернулась. Это была Кристи! Она стояла на входе со стопкой кастрюль, закрытых фольгой. За ее спиной маячила Моника с переносным холодильником и разделочными досками. Шествие замыкала Делия с несколькими французскими багетами под мышками.
– У нас тут некоторые сложности, – пояснила я, когда они вошли. Свет снова мигнул, подтверждая мои слова.
Послышался какой-то грохот, а потом треск, и в холл ввалился Берт вместе с тележкой. Делия едва успела отскочить в сторону. На улице все еще лил косой дождь.
– Что за сложности? – удивилась она.
И тут из дамской комнаты раздался пронзительный визг и звон разбитого стекла. Все испуганно замолчали, только дождь стучал в окна. Затем дверь открылась, и на пороге показалась мама. Щеки красные, помада смазалась, волосы растрепаны. Мои туфли, которые она так и не удосужилась поменять, явно были ей малы, а на юбке темнело грязное пятно.
Мама выглядела усталой, разбитой и раздавленной. Она держала в руках две половинки фарфоровой мыльницы, а на полу за ее спиной лежали осколки. Это была всего лишь старая, ничем не примечательная мыльница, я даже не помнила, когда мы ее купили, но мама смотрела на нее и чуть не плакала. Впервые за весь этот вечер я испугалась – по-настоящему испугалась. Я видела маму разной, но слабой – никогда.
