Эллифант сунул одну руку в карман, а пальцем
другой выводил узоры на своем блокноте. Что он здесь делает? Его место в
богатых кабинетах, там, где горы документов и высокие гонорары. Еще на
респектабельных обедах. Он был богат, поскольку брал триста долларов в час. Его
партнеры поступали так же. Фирма процветала, потому что платила семидесяти
сотрудникам по пятьдесят тысяч в год и считала, что они должны брать с клиентов
в пять раз больше. Здесь он оказался потому, что был главным консультантом по
прессе, а также потому, что никто другой из отдела, занимающегося подобными
тяжбами, не смог освободиться, будучи предупрежден о слушании всего лишь за два
часа.
Гарри презирал его фирму, его самого и ему
подобных. Он не доверял этим типам из корпораций, которые покидали свои
фешенебельные здания и снисходили до низших классов только в случае суровой
необходимости. Они были высокомерны и боялись испачкать руки.
– Сядьте, мистер Эллифант, – сказал он,
показывая на стул. – В моем суде вы стоять не будете. Сядьте. – Эллифант
неуклюже попятился и сел. – Так что вы хотите сказать, мистер Эллифант?
– Ну, Ваша Честь, мы возражаем против этих
вопросов и против допроса судом мистера Мюллера на том основании, что его
статья подпадает под действие Первой поправки к Конституции о свободе слова.
Теперь...
– Мистер Эллифант, приходилось ли вам читать
ту часть законодательства, которая относится к закрытым слушаниям по делам
несовершеннолетних? Ну, разумеется, приходилось.
– Да, сэр, приходилось. И, честно говоря. Ваша
Честь, у меня с этим разделом возникли трудности.
– В самом деле? Продолжайте.
– Да, сэр. С моей точки зрения этот раздел
кодекса, так, как он написан, неконституционен. У меня тут есть примеры...
– Неконституционен? – поднял брови Гарри
Рузвельт.
– Да, сэр, – твердо ответил адвокат.
– А вы знаете, кто написал этот раздел
кодекса, мистер Эллифант?
Эллифант повернулся к своему помощнику,
который, по-видимому, должен был знать все. Но тот только покачал головой.
– Я написал ее, мистер Эллифант, – громко
возвестил Гарри. – Я, ваш покорный слуга. И если бы вы знали хоть что-нибудь по
поводу законов о несовершеннолетних в этом штате, то вы обязательно были бы в
курсе того, что я в этих вопросах эксперт, уж если я эти законы писал. Что вы
на это скажете?
Слик вжался в стул, стараясь стать незаметнее.
Он сочинял отчеты о тысячах судебных процессов. Он видел, как рассерженные
судьи измывались над бедными адвокатами, и знал, что обычно страдали от этого
клиенты.
– Я утверждаю, что этот раздел неконституционен,
Ваша Честь, – вежливо повторил Эллифант.
– Меньше всего, мистер Эллифант, я собираюсь
вступать с вами в длинные жаркие обсуждения Первой поправки. Если вам не
нравится закон, подайте апелляцию и потребуйте его изменить. Мне это,
откровенно, говоря, безразлично. Но в данный момент, когда я сижу здесь вместо
того, чтобы пойти обедать, вашему клиенту придется ответить на мои вопрос. – Он
снова повернулся к охваченному паникой Слику.
– Мистер Мюллер, кто ваш источник?
Грайндеру казалось, что его сейчас стошнит. Он
засунул большие пальцы под ремень и прижал их к животу. Единственная надежда: у
Слика репутация человека, умеющего держать слово, он всегда защищал своих
информаторов.
– Я не могу сказать, кто был моим источником,
– промолвил Слик с трагическим видом – мученик перед лицом смерти.
Грайндер вздохнул с облегчением. Какие
приятные слова!
Гарри повернулся к помощникам шерифа.
– Я обвиняю вас в оскорблении суда, мистер
Мюллер, и приказываю отправить вас в тюрьму. – Помощники шерифа остановились
около Слика, который в ужасе оглядывался по сторонам в поисках поддержки.
– Ваша Честь, – Эллифант встал, еще не зная, о
чем будет говорить. – Мы протестуем. Вы не имеете права...
На Эллифанта Гарри не обратил ни малейшего
внимания и приказал:
– Ведите его в городскую тюрьму. Никакого
особого обращения. Никаких поблажек. Я снова вызову его в понедельник.
Попытаюсь еще раз.
Помощники шерифа подняли Слика и надели на
него наручники.
– Сделайте что-нибудь! – закричал репортер
Эллифанту, который в это время взывал:
– У нас свобода слова. Ваша Честь. Вы не
можете так поступить с ним!
– Я это делаю, мистер Эллифант, – заорал
Гарри. – И если вы немедленно не сядете, то окажетесь в одной камере со своим
клиентом. – Эллифант упал на стул. Слика потащили к двери, и, когда ее уже
открывали, Гарри добавил: – Мистер Мюллер, если я прочту хоть одно ваше слово в
газете за то время, что вы будете в тюрьме, я дам вам возможность посидеть там
месяц, прежде чем вызову вас сюда. Надеюсь, вы меня понимаете.
Говорить Слик не мог.
– Мы подадим апелляцию, – пообещал Эллифант,
когда помощники шерифа выпихивали репортера за дверь и закрывали ее за собой. –
Мы подадим апелляцию.
* * *
Дайанна Свей сидела на тяжелом деревянном
стуле, обняв своего старшего сына, и смотрела, как лучи солнца пробиваются
сквозь пыльные сломанные жалюзи комнаты для свидетелей. Не было уже ни слез, ни
желания говорить.
После пяти дней и ночей вынужденного
заключения в палате психиатрического отделения она сначала была рада вырваться
оттуда. Но в эти дни радость проходила быстро, и теперь она хотела поскорее
вернуться к Рикки. Она увидела Марка, обняла его, поплакала вместе с ним и
узнала, что он в безопасности. Чего еще было желать матери?
Она уже не доверяла ни своим суждениям, ни
своим инстинктам. Последние пять дней лишили ее чувства реальности. Она
обессилела и отупела от постоянных стрессов и потрясений. Лекарства – таблетки,
чтобы заснуть, таблетки, чтобы проснуться, таблетки, чтобы протянуть день, –
иссушили ей мозг, и жизнь стала казаться серией моментальных снимков, в
беспорядке разбросанных по столу. Мозг работал, но очень медленно.
– Они хотят, чтобы мы уехали в Портленд, –
вымолвила она, поглаживая его руку.
– Это Реджи тебе сказала.
– Да, мы вчера долго об этом разговаривали.
Там хорошая больница для Рикки, и мы можем начать все сначала.
– Звучит хорошо, но я боюсь.
