Харди был ничего себе, только не слишком умен,
и делал ошибку, разговаривая с Марком так, как будто ему пять лет, а не
одиннадцать. Он сильно перестарался, описывая обитые мягким стены палат, чтобы
больной не смог разбить о них голову. Он уверял, закатывая глаза, что больных
привязывают к кроватям цепями. Совсем как если бы рассказывал страшную историю
у костра. Марк просто устал от него.
Он почти ни о чем не мог думать, кроме как о
Рикки и о том, вытащит ли он палец изо рта и начнет ли говорить. Марку ужасно
хотелось, чтобы это произошло, но ему необходимо поговорить с ним первым, когда
шок пройдет. Им есть что обсудить.
Что, если врачи или, не дай Бог, полицейские
доберутся до него первыми, и Рикки расскажет им все, что случилось, и они
узнают, что Марк врет? Что они с ним сделают за вранье? Может, они не поверят
Рикки? Раз он так отключился и какое-то время ничего не соображал, то, может,
они скорее поверят Марку? О возможных противоречиях в их рассказах даже думать
не хотелось.
Просто поразительно, как одна ложь тянет за
собой другую. Маленько приврал, вроде бы ничего страшного, затем уже ничего не
остается, как врать дальше. Сначала люди тебе верят и ведут себя
соответственно, а ты уже ловишь себя на том, что сожалеешь: почему сразу не
сказал правду? Мог бы ведь и он не врать ни полицейским, ни матери. Мог
подробно рассказать, что видел Рикки. И главной тайны бы не выдал, потому что
Рикки ее и не знал.
Все происходило так быстро, что он не успевал
соображать. Ему хотелось затащить мать в отдельную комнату, запереть дверь и
выложить все, пока он окончательно не запутался. Если он что-нибудь быстро не
предпримет, то может попасть в тюрьму, а Рикки – в дурдом для детей.
Появился Харди с подносом, на котором стояли
тарелки с жареной картошкой и чизбургерами – два для Харди и один для Марка. Он
аккуратно расставил еду на столе и пошел отнести поднос.
Марк немного поклевал картошку, Харди
накинулся на котлеты.
– Так что случилось с твоим лицом? – спросил
Харди, энергично жуя.
Марк потер шишку и вспомнил, что пострадал в
сражении.
– Да ничего особенного, просто в школе
подрался.
– С кем же?
Черт! И не надоест ему! Придется снова врать.
Его уже тошнило от вранья.
– Вы его не знаете, – сказал он и надкусил
чизбургер.
– Может, я захочу с ним поговорить?
– Зачем?
– Разве у тебя не было из-за этой драки
неприятностей? Например, учитель таскал тебя к директору или что-нибудь в этом
роде?
– Нет. Уроки уже закончились.
– А говорил, что подрался в школе.
– Ну, в школе вроде все началось, ясно? Мы с
этим парнем поцапались за обедом и договорились встретиться после школы.
Харди с силой потянул через соломинку молочный
коктейль. Проглотил, откашлялся и спросил:
– Так как того парня зовут?
– А зачем вам?
Харди рассердился и перестал жевать. Марк
старался не встречаться с ним взглядом, низко наклонился над тарелкой и
уставился на кетчуп.
– Я – полицейский, парень. Работа такая –
задавать вопросы.
– А я должен отвечать?
– Разумеется. Разве только, если ты чего-то
скрываешь и боишься отвечать... В таком случае мне придется пригласить твою
мать и всем вместе отправиться в участок для допроса.
– Допроса о чем? Что именно вы хотите знать?
– Кто тот парень, с которым ты подрался
сегодня в школе?
Марк все жевал и жевал картошку. Харди
принялся за второй чизбургер, испачкав рот майонезом.
– Не хочу, чтобы ему влетело.
– Не влетит.
– Тогда зачем вам его имя?
– Знать хочу. Работа такая, понял?
– Вы считаете, что я вру, правда? – жалобно
спросил Марк, глядя в крупное лицо полицейского. Тот прекратил жевать.
– Не знаю, парень. В твоей версии полно дыр.
Марк посмотрел еще жалобнее.
– Не могу же я все помнить. Все так быстро
было. А вы хотите, чтобы я рассказал все подробности. Я так хорошо не помню.
Харди отправил в рот остатки картошки.
– Ешь. Нам пора возвращаться.
– Спасибо за ужин.
* * *
Рикки поместили в отдельную палату на девятом
этаже. На большой вывеске около лифта было написано “ПСИХИАТРИЧЕСКОЕ
ОТДЕЛЕНИЕ”, и там было значительно тише. Не такой яркий свет, более спокойные
голоса и меньше спешки. Около лифта стоял стол для дежурной медсестры, откуда
легко обозревались все, выходящие из лифта. Здесь же находился второй охранник,
который шептался с сестрами и наблюдал за коридорами. Вниз по коридору, в
стороне от палат, была небольшая гостиная без окон, где имелся телевизор,
различные автоматы, лежали журналы.
Кроме Марка и Харди, в гостиной никого не
было. Марк потягивал “Спрайт”, уже третью по счету банку, и смотрел повтор
“Блюзов Хилл-стрит” по кабельному телевидению, а Харди спокойно дремал на
ужасно маленькой кушетке. Было почти девять вечера. Полчаса назад Дайанна
водила его в палату Рикки, чтобы он мог быстренько на него взглянуть. Рикки
казался таким крошечным под простыней. Дайанна объяснила, что ему внутривенно
вводили питание, так как он не ел. Она уверила его, что с Рикки все будет в
порядке, но Марк по ее глазам видел, что она обеспокоена. Доктор Гринуэй скоро
вернется; он хотел бы поговорить с Марком.
– Он что-нибудь сказал? – спросил Марк,
разглядывая капельницу.
– Нет, ни слова.
Она взяла его за руку и по полутемному
коридору повела в гостиную. Раз пять Марк уже совсем было собрался все ей
рассказать. Они проходили мимо пустой комнаты недалеко от палаты Рикки, и он
совсем уже было решил затащить ее туда и покаяться. Но передумал. Потом,
говорил он себе, я все расскажу ей потом.
Харди его больше ни о чем не спрашивал. Его
смена кончалась в десять, и было очевидно, что ему надоело все – и Марк, и
Рикки, и больница.
