– Что ж, Рой, главный вопрос теперь в том, с
чем вы, ребята, сверяли отпечатки? Где вы взяли его отпечатки пальцев, чтобы
сверить с теми, что в машине? – Она задала этот вопрос с той же уверенной
ухмылкой, с которой она показала Труманну и Мактьюну пленку четыре часа назад.
– Все просто. Мы взяли отпечатки с банки с
водой в больнице.
– Вы спросили Марка или его мать, перед тем
как сделать это?
– Нет.
– Тогда вы нарушили личные права
одиннадцатилетнего ребенка.
– Нет. Мы только хотели добыть улики.
– Улики? Улики чего? Смело могу сказать, не
преступления. Преступление было совершено и тело спрятано. Вы просто не можете
его найти. О каких других преступлениях здесь идет речь? Самоубийство? Стать
свидетелем самоубийства – преступление?
– Он видел самоубийство?
– Не могу вам сказать, что он видел или делал,
так как он доверился мне как юристу. Вы же знаете, Рой, наши разговоры должны
храниться в тайне. Что еще вы взяли у этого ребенка?
– Ничего.
Она недоверчиво хмыкнула.
– Что у вас еще есть?
– Разве этого недостаточно?
– Я хочу знать все.
Фолтригг снова пролистал страницы.
– Вы заметили опухший левый глаз и шишку на
лбу? Полиция утверждает, что у него была кровь на губе, когда они его там
обнаружили. В докладе патологоанатома по трупу Клиффорда сказано, что у него на
руке обнаружена кровь не его группы.
– Догадываюсь. Кровь Марка.
– Возможно. У него такая же группа.
– Откуда вы знаете, какая у него группа?
Фолтригг опустил блокнот и потер лицо.
Наибольшего успеха добиваются те защитники, которые основную перепалку затевают
не по существу. Они вредничают и придираются к мелочам, в надежде отвлечь
следствие и присяжных от очевидной вины их клиентов. Если им есть что скрывать,
они вопят, что их противник нарушил какие-то процессуальные правила. В данный
момент они должны были бы выяснять, что именно сказал Клиффорд Марку,
разумеется, если он вообще что-то говорил. Просто и ясно. Но теперь у мальчишки
есть адвокат, и им приходится объяснять, каким образом они заполучили ту или
иную важную информацию. Ничего нет криминального в том, чтобы без разрешения
снять отпечатки пальцев с банки. Хорошая работа полицейских. Но, если верить
защитнику, это грубое нарушение личных прав. Еще немного, и она начнет грозить
судом. Теперь вот кровь. Она была профессионалом. Трудно поверить, что
практиковала всего четыре года.
– Из медицинской карты его брата.
– А как вы заполучили эту карту?
– У нас есть способы.
Труманн приготовился к выговору. Мактьюн
спрятался за папкой. Им уже пришлось испытать на себе ее характер. Она сумела
заставить их заикаться и потеть, так что самое время старине Рою получить
несколько ударов. Ситуация становилась забавной.
Реджи сохраняла спокойствие. Она медленно
вытянула тощий палец с выкрашенным бесцветным лаком ногтем в сторону Роя.
– Если вы приблизитесь к моему клиенту и
попытаетесь что-нибудь узнать от него без моего разрешения, я подам в суд на
вас и на ФБР. Я подам заявление о нарушении этики в коллегию адвокатов в
Луизиане и Теннесси, и я приволоку ваши задницы в суд по делам несовершеннолетних
здесь, в Мемфисе, и судья вас посадит. – Она произнесла все это спокойно, без
эмоций, но так убежденно, что все в комнате, включая Роя, поняли, что она
сделает именно так, как обещает.
Он вымученно улыбнулся и кивнул.
– Хорошо. Извините, что мы слегка преступили
черту. Но мы обеспокоены, и нам обязательно нужно побеседовать с вашим
клиентом.
– Вы рассказали мне все, что вы знаете о
Марке?
Фолтригг и Труманн сверили свои записи.
– Да вроде все.
– А это что? – указала она на папку, которую
увлеченно читал Мактьюн. Он как раз дошел до попытки самоубийства. Она выпила
таблетки, и свидетельскими показаниями было подтверждено, что она находилась в
коме четыре дня. Ее бывший муж, доктор Кардони, настоящий кусок дерьма,
имеющий, однако, деньги и, соответственно, поддержку юристов, немедленно
обратился в суд с просьбой отдать детей ему. Если сверить даты, то можно было
прийти к выводу, что распрекрасный доктор подал прошение и потребовал слушания
именно тогда, когда она лежала в коме и боролась за жизнь.
Мактьюн не запаниковал. Он невинно посмотрел
на нее и сказал:
– Кое-какие наши внутренние дела. – Ложью это
не было, врать ей он боялся. Пленка находилась у нее, а она потребовала от них
честности.
– Касается моего клиента?
– О нет!
Она сверилась со своим блокнотом.
– Давайте встретимся завтра, – предложила она.
Хотя это было скорее решение, а не предложение.
– Мы очень спешим, Реджи, – взмолился
Фолтригг.
– А я нет. А, насколько я понимаю,
распоряжаюсь тут я.
– Судя по всему.
– Мне нужно время, чтобы все переварить и
поговорить с клиентом.
Им хотелось совсем другого, но очевидно было,
что этого другого они не получат. Фолтригг драматическим жестом надел колпачок
на ручку и положил записи в портфель. Труманн и Мактьюн последовали его
примеру, и какую-то минуту стол мелко трясся от того, что они передвигали
бумаги и папки, перекладывая их с места на место.
– В какое время завтра? – спросил Фолтригг,
застегивая портфель.
– В десять. Здесь же.
– А Марк Свей будет?
– Не знаю.
Они встали и потянулись из комнаты.
