Кухня оказалась маленькой, заставленной с трех
сторон шкафчиками и полками. Над газовой плитой поднимался пар. В центре прочно
стоял деревянный стол и четыре стула, с перекладины свисали кастрюльки и
сковородки. Здесь было тепло, отчего Марку еще больше захотелось есть.
Марк уселся на ближайший стул и принялся
наблюдать за суетящейся мамашей Лав, которая сначала вынула стакан из шкафчика,
потом открыла холодильник, бросила в стакан лед и налила чаю из кувшина.
Реджи сбросила туфли и принялась что-то мешать
в кастрюльке на плите. Они с мамашей Лав непрерывно болтали про всякие обычные
вещи: кто звонил, как прошел день и так далее. У стула Марка остановилась кошка
и принялась его изучать.
– Это Эксл, – сказала мамаша Лав, подавая ему
чай вместе с салфеткой. – Ей семнадцать лет, и она очень ласковая.
Марк взялся за чай, оставив кошку в покое. Он
кошек недолюбливал.
– Как твой братишка? – спросила мамаша Лав.
– Ему намного лучше, – ответил он и подумал:
интересно, а как много знает мамаша Лав? Потом он расслабился. Если Клинт знает
немного, то она, наверное, и того меньше. Он еще отпил глоток. Она ждала более
подробного ответа. – Он сегодня начал говорить.
– Превосходно! – просияла она и похлопала его
по плечу.
Реджи налила себе чаю из другого кувшина и
положила туда сахар и лимон. Она села напротив Марка за стол, и Эксл тут же
вспрыгнула ей на колени. Реджи пила чай, гладила кошку и постепенно снимала с
себя украшения. Она явно устала.
– Есть хочешь? – спросила мамаша Лав,
неожиданно кинувшись к духовке. Она открыла дверцу, помешала в кастрюльке и
снова закрыла духовку.
– Да, мэм.
– Удивительно приятно встретить вежливого
молодого человека, – отметила та, задержавшись на секунду и с улыбкой глядя на
Марка. – Большинство детей, которых приводит Реджи, плохо воспитаны. Я уже
много лет не слышала, чтобы кто-нибудь в этом доме сказал: “Да, мэм”. – Она
снова отошла, вытерла сковороду и положила ее в раковину.
Реджи подмигнула Марку.
– Мамаша Лав, Марк питается больничной пищей
вот уже три дня, так что ему интересно, что это ты там стряпаешь.
– Сюрприз, – заявила старушка, открывая
духовку. До них донесся божественный запах мяса, сыра и помидоров. – Но я
полагаю, тебе понравится, Марк.
Он был уверен, что ему понравится. Реджи снова
подмигнула ему, повернув голову, чтобы снять маленькие бриллиантовые сережки.
Кучка украшений перед ней на столе состояла из полудюжины браслетов, двух
колец, ожерелья, часов и сережек. Кошка тоже внимательно наблюдала за
происходящим. Мамаша Лав внезапно громко застучала большим ножом по доске.
Повернувшись, она поставила перед ним корзинку с горячим, намазанным маслом
хлебом. – Я пеку хлеб каждую среду, – сообщила она, снова похлопав его по
плечу, прежде чем вернуться к плите.
Марк схватил самый большой ломоть и надкусил.
Он никогда не ел такого вкусного хлеба, мягкого и теплого. Масло и чеснок
просто таяли на языке.
– Мамаша Лав настоящая итальянка, – пояснила
Реджи, поглаживая кошку. – Ее родители родились в Италии и иммигрировали в эту
страну в 1902 году. Так что я наполовину итальянка.
– А мистер Лав? – спросил Марк с полным ртом.
И руки, и губы у него были в масле.
– Паренек из Мемфиса. Они поженились, когда ей
было шестнадцать...
– Семнадцать, – поправила мамаша Лав, не
оборачиваясь.
Теперь мамаша Лав ставила на стол тарелки и
раскладывала приборы. Реджи встала, собрала украшения, одновременно столкнув
кошку с колен, и спросила:
– Скоро будем ужинать?
– Через минуту.
– Побегу переоденусь.
Эксл села у ног Марка и потерлась о них
головой.
– Мне очень жаль, что так получилось с твоим
братишкой, – сказала мамаша Лав, посмотрев на дверь и убедившись, что Реджи в
самом деле ушла.
Марк проглотил хлеб и вытер рот салфеткой.
– Он поправится. У нас хорошие врачи.
– И у тебя самый лучший адвокат в мире, –
произнесла она строго в без улыбки, дожидаясь подтверждения.
– Совершенно верно, – согласился Марк.
Она одобрительно кивнула и направилась к
раковине.
– Что же такого вы могли там видеть?
Марк пил чай и смотрел на седой пучок. Может
статься, что ему долго и нудно придется отвечать на вопросы. Лучше сразу
положить этому конец.
– Реджи не велела мне распространяться об
этом. – Он принялся за второй кусок хлеба.
– О, Реджи всегда так говорит! Но мне ты
можешь рассказать. Все ее ребятишки делятся со мной.
За последние сорок девять часов он здорово
поднаторел в тактике допросов. Не отвечай сразу. Потом задай свой вопрос.
– А она часто привозит сюда детей?
Мамаша Лав сняла кастрюлю с плиты и немного
подумала.
– Может, пару раз в месяц. Ей хочется их как
следует накормить, вот она и привозит их. Иногда они остаются ночевать. Одна
маленькая девочка целый месяц жила. Такая жалкая. Ее Андреа звали. Суд отнял ее
у родителей, потому что они поклонялись Сатане, приносили в жертву животных и
все такое. Она была такой печальной. Жила наверху, в бывшей спальне Реджи, и
очень плакала, когда пришла пора уезжать. Просто сердце мне надорвала. Я
сказала Реджи: “Больше никаких детей”, но Реджи делает то, что хочет. А знаешь,
ты ей действительно нравишься.
– Что же случилось с Андреа потом?
– Вернули родителям. Я каждый день за нее
молюсь. Ты в церковь ходишь?
– Иногда.
– Ты хороший католик?
– Нет. Это такая маленькая, ну, я не знаю
какая, церковь. Но не католическая. Наверное, баптистская. Мы не часто ходим.
Мамаша Лав озабоченно слушала. Она была
глубоко поражена, что он не знает, в какую именно церковь ходит.
– Может, я возьму тебя с собой в свою церковь?
Святого Луки. Очень красивая. Католики знают, как строить красивые церкви.
Он кивнул, но не нашелся, что сказать. В
мгновение ока она забыла о церквах и вернулась к духовке, открыв дверцу и
изучая содержимое с сосредоточенностью доктора Гринуэя. Затем что-то
пробормотала про себя, из чего можно было заключить, что она довольна.
