Поскольку комната, которая в данный момент была «моей», мне была уже знакома, то и потащила я манекен под названием Татьяна Старостенко именно туда.
Когда дверь за нами захлопнулась, а скрежет ключей снаружи ехидно сообщил, что груз в сундуке заперт надежно, я слегка расслабилась. Случайно заметив свое отражение в зеркале, я грустно улыбнулась – там была все та же мисс Пигги. Вот только мордочка этой розовенькой хрюньки уже не лучилась таким предвкушением счастья, как всего пару часов назад.
Почему-то вдруг вспомнился фильм «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Там очень славно показан удар судьбы. Вот такой же гигантский молот методично, раз за разом, вбивал нас с Таньским в стену мрака и безнадежности. И все наши попытки вытащить себя из этой проклятой стенки заканчивались еще более сокрушительным ударом. Таньского, похоже, уже вколотили накрепко. Но со мной этот номер не пройдет. Много раз я попадала в безвыходные на первый взгляд ситуации и твердо знаю одно – надо верить, искренне и твердо, в лучшее. Даже если вокруг сплошной мрак и ни единого просвета – закрой глаза, зажмурься изо всех сил, и из темноты появится сверкающее и пульсирующее облако. Это она, надежда. Иди за ней. Не смотри по сторонам, не сомневайся ни секунды – иди за ней.
И все будет хорошо.
ГЛАВА 39
Вечер уже давно закончился, уступив место вкрадчиво заглядывавшей в окно ночи. Таньский сидела на стуле забытой под дождем куклой. Она послушно поднялась, когда я потянула ее за руку, и пошла следом за мной. Словно маленькую девочку, уложила я свою подругу в кровать и заботливо подоткнула одеяло.
– Спи, Таньский, спи, – присев рядом, погладила я ее по плечу. – Не думай сейчас ни о чем, пожалуйста! Поверь мне, утром все будет выглядеть по-другому, мы что-нибудь придумаем. В любом случае еще не все потеряно, не забывай о Гюль и ее семье. Мы ведь не позвонили им сегодня, они обязательно забеспокоятся. Вот увидишь, завтра обязательно случится что-то хорошее, обязательно, – словно заклинание, повторяла я, убеждая в этом и себя. И подействовало, ура, подействовало! Таньский пошевелилась и, жалобно заглядывая мне в глаза, прошептала:
– Ты правда так думаешь?
– Ну конечно же! – оптимистично улыбнулась я. – Завтра Гюль и ее семья забьют тревогу, разыщут моего Лешку, и они, надеюсь, вместе с полицией, придут за нами. Илона ведь решила нас зачем-то задержать здесь, не отправлять пока никуда, так что все будет в порядке.
– Но то, что она говорила про Хали, – начала всхлипывать было Таньский, но я зажала ей рот ладонью:
– Больше ни слова, ладно? Рассказу этой дряни доверять никак нельзя, ведь она бешено ревнует Хали, это очень заметно. Если твоего аниматора-миллионера действительно выпустят завтра, я думаю, мы найдем способ связаться с ним. Я так точно найду, ведь получается, что все случилось из-за меня и моей страсти к фотографированию.
– Знаешь, – слабо улыбнулась Таньский, – давай не будем искать виноватых. Ты послала снимок Хали, я поперлась в редакцию газеты – отличились обе.
– Вот и молодец, – облегченно боднула ее в плечо я, – вот и правильно. А то ишь – скуксилась, сникла, рассопливилась! Зачем же доставлять удовольствие этой гадючке Илоне таким видом, а? Наоборот, завтра будем цвести и пахнуть назло всем. А теперь спать. Заканчиваются, пожалуй, самые длинные и насыщенные сутки в моей жизни. Вчера в это время мы были еще в лагере Рашида…
– Лучше бы там и оставались, – тяжело вздохнула подружка.
– Не начинай опять, – дернула я ее за выбившуюся прядь волос, – кто же знал, что так получится! Ничего, прорвемся. Спи. Надеюсь, колыбельную тебе петь не надо?
– Нет! – в ужасе заорала Таньский, натягивая на голову одеяло. – Только не это! Лучше к бедуинам, чем слушать твое пение.
– Кабаняка зловредная, – улыбнулась я и, погасив свет в комнате, устроилась на второй половине кровати.
Таньский уже тихо посапывала. Ничего себе, минута – и она в отключке. А вот я, чувствую, заснуть не смо…
Ну вот, я же говорила, что не смогу заснуть. Правда, едва я закрыла глаза, случился какой-то сбой в процессе мышления, отключивший этот процесс прямо в середине слова. Но – пара секунд, и все наладилось. Можно размышлять дальше, пытаясь уснуть. Нет, для того чтобы уснуть, размышлять как раз не надо, надо считать баранов, прыгающих через ручей. А я буду считать Рашидов, прыгающих через скакалочку. Раз – Рашид, два – Рашид, три – снова Рашид.
Ну и за фигом Таньский свет включила, спрашивается? Ведь спала уже!
– Таньский, ты что, в ум еще так и не пришла? – возмущенно забурчала я, перевернувшись на живот и уткнувшись носом в подушку. – Без света ты до туалета дошлепать не можешь?
– Какой еще туалет? – сипло прокукарекали рядом. – Ты чего будишь, выспаться не даешь?
– Это я не даю? – возмущенно села я на постели.
М-да. Неожиданно.
Свет никто не включал – он сам нахально залез через окно и, обежав всю комнату, решил сосредоточить основной удар прямо на нашу кровать. Причем банальным зайчиком солнце ограничивать себя не захотело и отправило в атаку на нас целого солнечного слона. Это сколько же мы проспали?
Я посмотрела на часы. Ого, уже почти двенадцать. Интересно, а хозяйка дома еще дрыхнет или уже вся в трудах, в заботах?
Я выползла из кровати и направилась к двери. Тихонечко, стараясь не скрипнуть (дверью, конечно, а не суставами), я выглянула в коридор и тут же получила угрожающий гавк вместо теплого пожелания доброго утра. Так, охрана на месте.
Предпримем еще одну попытку. Я взяла телефон. Он молчал, словно жених на свадьбе, мрачно посверкивая экраном. Отключила, вот ведь зараза предусмотрительная!
Таньский все еще посапывала в кровати, но мне спать больше не хотелось. Я нанесла визит в ванную комнату, а затем включила телевизор, поставив звук на минимальную громкость. Каналы вещали в основном на арабском, я решила вместо утренней гимнастики поупражняться с пультом дистанционного управления и попрыгать по каналам в поисках чего-нибудь интересного и желательно на английском. Попрыгала. Даже не вспотела. Попрыгала еще раз. И вдруг… на экране мелькнуло знакомое лицо. Я судорожно стиснула пульт и вернула переключенный было канал. К счастью, он шел на английском.
Я затрясла Таньского за плечо, не отрываясь от происходящего на экране и одновременно увеличивая звук.
– Ну что ты меня сегодня достаешь все утро! – возмущенно засопела Таньский, приподнимаясь на локтях. – И зачем трясти меня с таким энтузиазмом, спелые яблоки с меня все равно не посыплются! Да хватит же, кому…
Она замолчала. Увидела, наверное. И услышала.
А на экране чистенький, свеженький, словно и не проведший столько дней в тюрьме Хали Салим позировал перед журналистами. Рядом с ним стоял невысокий плотный человек с абсолютно седыми волосами. И хотя большого сходства с Хали не наблюдалось, но ясно было с первого взгляда – это отец Хали, тот самый Мустафа Салим. Холеное лицо, жесткий взгляд, властные движения – и как Лешке удалось договориться с этим человеком, словно сошедшим с обложки журнала «Миллионер-уикли». Да и Хали с экрана мало напоминал того, отельного Хали. Нет – лицо, волосы, глаза, фигура – все осталось прежним. Т. е. красивым до безобразия. Но наш Хали ходил в потертых джинсах и легкой майке, волосы его всегда чувствовали себя более чем свободно, разметавшись по плечам или нехотя собравшись в небрежный хвост. А экранный Хали был одет в великолепно сидящий на нем светлый костюм, рубашка из тончайшей ткани открывала смуглую шею с поблескивающей, довольно массивной золотой цепочкой. Волосы были гладко зачесаны назад и усмирены немалым количеством геля и лака, на руках спесиво поблескивали бриллиантами массивные перстни.
