К счастью, в этот момент у Боба взорвался мозг.
— Развитие сюжета? — бормочет Нора тихо, почти про себя.
— В эпоху постмодернизма это не считается обязательным, — твердо говорю я.
Витающие в облаках
— Бортовой журнал капитана. Звездная дата 5818.4, — объявил Боб, когда мы кое-как залезли в машину, собираясь ехать за город.
Наш водитель, Робин, недавно приобрел новые колеса. К сожалению, они были прикреплены не к его тощему телу, но к старому катафалку. Я заметила, что катафалк никак не подготовили к продаже — в частности, не сняли помост для гроба, отчего ехать в кузове было неудобно всем, кроме Боба, который охотно лег на помост, репетируя роль покойника. Терри уселась впереди рядом с Робином и всю дорогу предавалась мрачным мыслям. Поскольку она добилась цели (ее повезли в Балниддри), ей уже не обязательно было относиться к Робину по-человечески.
Я неохотно втиснулась в пространство для венка сбоку от недвижного Боба, внезапно вспомнив про Сенгу, которая лежала в тесном гробу в католической церкви, а теперь, видимо, навеки уложена в землю. Андреа и Шуг влезли напротив меня, и вся сцена стала напоминать ирландские похороны — с той только разницей, что у нас не было выпивки, а труп время от времени приговаривал, обращаясь к самому себе, что-нибудь вроде: «Вы сможете починить корабельные двигатели вовремя, мистер Скотт?»
Робин объяснил (хотя его никто не спрашивал), что его не смущает езда в катафалке, поскольку он как буддист равнодушен к смерти:
— Потому что я знаю, что вернусь.
— В виде чего? — спросила Терри. — Лишайника?
— Лишайник — это не один организм, а два, симбиоз грибов и бактерий. Я могу быть либо грибом, либо бактерией, но не обоими сразу.
Возможно, Робину выпало такое скучное кармическое путешествие, что он вновь родится в виде самого себя. Неудивительно, что в его имени спрятано слово «бор», — он, пожалуй, все мозги просверлит своим занудством.
— Перевоплощение! — хрипло воскликнул Шуг. — Все идет по кругу, а?
Он закурил косяк, наполнив тесное нутро машины ядовитым туманом. Если мы сейчас разобьемся, кто и как расскажет об обстоятельствах аварии моей матери? (Точнее, женщине, которая двадцать один год выдавала себя за мою мать.) Может, она только обрадуется, что я обошлась без посредников и сэкономила ей расходы на похороны.
— Если нечто может быть выражено словами, оно не есть истинное это, — вдруг ни с того ни с сего сентенциозно изрек Робин; Терри угрожающе крутанула в его сторону битый молью зонтик.
— Две величины, порознь равные третьей, равны между собой, — гномически высказался Боб.
— Пифагор? — попытался угадать Робин.
— Джеймс Т. Кирк.
Робин завел катафалк и тронулся, и Боб радостно завопил: «Врубайте варп, мистер Сулу!» До чего он все же прост. Ах, если бы мои душевные потребности были столь же просты, как у Боба!
— Вся эта восточная фигня гораздо теснее соприкасается с реальной реальностью. Без всякого материализма и всякой интеллектуальной фигни. Возьмем, например, хайку. — Робин с жаром постучал по рулю катафалка. — И сравним ее с мрачными тяжелыми нагромождениями английской поэзии.
— Что такое хайку? — спросила Андреа.
— Это стихотворение из трех строк, которые состоят из пяти, семи и пяти слогов. Очень простое, лаконичное и выразительное. — Робин все сильней воодушевлялся. — Множественное число от «хайку» будет «хайкай». Во всяком случае, так называли связную серию хайку. Первоначально хайку…
— Великанский пес застрял в прекрасной вазе белых пионов, — сказал вдруг Боб.
— Что? — Робин обеспокоенно посмотрел на Боба в зеркало заднего вида.
Боб поднял косматую голову с полированного дерева помоста и провозгласил тяжеловесно и торжественно:
Великанский пес
застрял в прекрасной вазе
белых пионов.
— Это хайку. Я поэт, от меня вам всем привет, — сказал Боб и заржал.
Боб и сам когда-то пробовал стать буддистом — идея хлопка одной ладони долго не давала ему покоя, — но в конце концов сдался, так как не нашел в этом смысла. Конечно, многое в поведении Боба любопытно пересекалось с философией дзен, а если видеть кое в каких его изречениях коаны, а не бессмысленную чепуху, его почти что можно было принять за мудреца. Почти. Взять, например, слизняков — биологический вид, особо ненавистный отцу Боба, страстному садоводу-огороднику. Однажды, приехав домой погостить, Боб-младший увидел, как Боб-старший расставляет слизнякам на огороде ловушки с пивом. Не проще ли будет, спросил Боб-младший, пропустить овощи и есть сразу слизняков?
— И медитация, — добавил Боб, разглядывая потолок катафалка. — В ней ведь ничего сложного не должно быть, правда? Медитировать — значит просто думать ни о чем. Но когда пытаешься думать ни о чем…
Он погрузился в удивленное молчание, которому частично способствовало то, что он нашел в кармане шинели шоколадный батончик.
Мы ехали по Перт-роуд все быстрее — гораздо быстрее, чем обычно везут людей в последний путь, и тем немало удивляли окружающих участников дорожного движения. Чинный седан «вулзли» с пожилой парой вылетел от потрясения на тротуар, а случайная монахиня на Риверсайд в ужасе перекрестилась. Дополнительно усугубляло ситуацию то, что мы ехали колонной с другим обитателем Балниддри — Гильбертом, странноватым парнем, выпускником Харроу, чья машина когда-то была каретой «скорой помощи». Зрители наверняка думали, что мы спешим на место какой-нибудь чудовищной катастрофы, а не просто едем за город подышать воздухом. Бобу, впрочем, отчего-то казалось, что мы — экспедиция звездного флота, задача которой — найти запасы редкого элемента под названием «зиенит».
— Бог! — сказал он, как только дожевал батончик. — Верят ли буддисты в Бога? И что такое вообще Бог? То есть, например, кто сказал, что я не Бог?
— А знаете, в Балниддри есть каменный круг, — сказала Андреа, не обращая внимания на этот метафизический треп. — Рассказывают, что это бывшие семь сестер, которые плясали на вершине холма, а злой волшебник обратил их в камни.
— А кто его разозлил? — спросил Шуг.
— О, волшебники, они такие, им только повод дай, — мрачно сказала она.
Притом что Робин и Гильберт жили в Балниддри, они странным образом не знали, как туда попасть. Мы несколько раз возвращались, пересекали собственный след, а однажды оказались даже в низинах Карс-оф-Гаури (или на границе с ромуланской нейтральной зоной — смотря кого из нас спрашивать). От пассажиров катафалка никакого проку в смысле навигации не было — оказалось, что мы все лишены чувства направления. Боб славился тем, что однажды по ошибке сел на кольцевой автобус и оказался в плену на несколько часов. Я же, разумеется, потерялась с рождения и до сих пор не нашлась.
