— Значит, он не умер? — осторожно осведомилась я.
Марта в ужасе взглянула на меня:
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Как выглядит Малыш? — Я поспешно перевела тему. — Вдруг я его видела?
— Он очень красив, — сказал Джей.
— У него прекрасные голубые глаза, — добавила Марта, чуть успокоившись и деликатно сморкаясь в бумажный носовой платок.
— Нет, не совсем так. Зеленые, — мягко поправил ее Джей.
— Чепуха, они вовсе не зеленые. Разве что с зеленым оттенком, — уступила Марта. — Возможно, точнее будет сказать — аквамариновые. Я согласна на аквамариновые.
Но Джей не соглашался.
— Не совсем аквамариновые, — хмурясь, произнес он. — Может быть, лазурные.
— Бирюзовые, — предложила Марта, словно игрок в бридж, который делает последнюю, совершенно ни с чем не сообразную ставку.
— Бирюзовые? — задумчиво повторил Джей. — Может быть, сизо-зеленые?
Кем бы ни был Малыш, он явно мог обратиться в прах, пока Джей и Марта решают, какого цвета у него глаза.
— Давайте скажем просто «сине-зеленые»? — участливо предложила я.
— Зеленовато-синие. — Джей Сьюэлл явно не собирался отступать дальше.
В дверях показалась голова профессора Кузенса.
— Я слышал шум. Могу ли быть чем-то полезен?
Он заметил меня, улыбнулся и сказал:
— Я бы вас представил, да не припомню вашего имени. — И со смехом обратился к Джею: — Я и своего имени не припомню, а ее — тем более.
— Кузенс, — серьезно сказал Джей, — вы профессор Кузенс.
— Я пошутил, — сказал профессор Кузенс чуточку пристыженно.
— Они потеряли Малыша, — объяснила я. — Он был им как родной сын. У него синевато-зеленые… зеленовато-синие глаза.
— И роскошная шуба, — добавила Марта.
— Фирмы «Кромби»? У меня однажды была такая. Совершенно роскошная, — с нежностью сказал профессор.
Но Марта не слышала — она погрузилась в лирические воспоминания.
— Цвета расплавленного шоколада. Мы даже собирались назвать его Херши, — печально добавила она.
— Правда? — вежливо откликнулся профессор Кузенс.
— Это мы так шутили, — серьезно произнес Джей.
— Вы можете навести справки в Армии спасения. Я слышал, они умеют отыскивать пропавших людей, — предложил профессор.
Джей и Марта уставились на него.
— Малыш — собака! [или «сабаака»] — осторожно объяснил Джей.
— Чистопородная веймарская легавая, — добавила Марта.
— Веймарская, — повторил профессор. — Это как Веймарская республика?
— Мне нужно писать реферат, — сказала я, бочком просачиваясь в дверь.
— Смотри в оба! Может, Малыш тебе в глаза бросится! — крикнул Джей мне в спину.
Закрывая за собой дверь, я слышала, как профессор Кузенс бормочет:
— Боже, как это было бы ужасно…
Кружным путем
Наконец я сбежала с кафедры английского языка в холодный, скудный дневной свет реального мира. Только дойдя до паба «Гровенор» на Перт-роуд, я осознала, что по мостовой, следуя за мной, медленно едет машина. Я остановилась — знакомая ржавая колымага притормозила рядом, и открылась пассажирская дверь.
— Хочешь съездить проветриться? — спросил Чик.
Я колебалась: у «кортины» был такой вид, словно она разлагается на ходу. Чик, кажется, тоже претерпел некоторый упадок с тех пор, как я видела его в последний раз.
— Давай залезай, — сказал он тоном, который, видимо, считал весьма убедительным.
Когда я села к нему в машину впервые, это было глупостью; во второй раз у меня не было выхода, но в третий раз это будет чистым безумием.
— Мне надо писать реферат, — сказала я, забираясь в холодную вонючую машину. — Джордж Элиот.
— Это еще кто такой? — осведомился Чик, отчаливая от тротуара под мерзкий скрежет шестеренок в коробке передач.
— Это она.
— Правда? Я знал женщину по имени Сидней, она работала кочегаром на пароходах компании «Уайт стар». Веришь, нет?
На приборной доске стоял подносик с жирной рыбой и жареной картошкой.
— Картошечки? — предложил Чик, беря с подноса что-то вялое и холодное. — Ну а я не откажусь, — сказал он, когда я жестом отказалась. Он ел картошку, не переставая управлять машиной. — Как там профессор? Хороший он мужик. А американочка?
— Терри.
— Это мужское имя, — сказал Чик.
— Она не мужчина.
Чик доел жареную картошку из бумажного кулька, вышвырнул бумажку в окно и вытер руки о колени. Мы колесили по Данди — вроде бы куда глаза глядят: нас заносило то в Хокхилл, то в Хиллтаун, потом обратно в Синдеринс и опять в Хокхилл. Чик заехал в газетную лавочку, в две разные букмекерские конторы, потом остановился у телефонной будки и вышел позвонить, потом навестил магазин ликеро-водочных изделий, потом медленно (с неизвестной мне целью) проехал мимо здания шерифского суда и сделал небольшой круг в порту. Из одной букмекерской лавочки как раз выходил Ватсон Грант.
— Смотрите! — воскликнула я, пихая Чика локтем под ребра — он очень внимательно читал «Спортивную жизнь» и при этом, как ни странно, продолжал вести машину. — Там Грант Ватсон.
— Кто?
— Ватсон Грант, вы на него работаете, помните? Вы следите за его женой.
— Уже не слежу. Он не заплатил по счету. Мистер Средний Класс, блин, университетский преподаватель, — сказал Чик с некоторым отвращением. — Игроман несчастный.
— Не может быть!
— Еще как может.
— Наверно, его жена потому и завела любовника? — Я вспомнила скорбное лицо Эйлин Грант.
— Ставлю последний доллар, что она от него уйдет, — сказал Чик. — Вот тогда он и вправду влипнет.
— Почему?
— Страховой полис на его тещу.
— Миссис Макбет?
— Ты ее знаешь? — подозрительно спросил Чик.
— Значит, у Гранта Ватсона оформлена страховка на миссис Макбет?
— Нет, не у него, у его жены, как ее там?
— Эйлин.
— У Эйлин; у нее страховка на мать, но когда она уйдет от мужа, то и полис уйдет вместе с ней.
— Так, я, кажется, поняла. Если миссис Макбет умрет сейчас, точнее, если Эйлин Грант умрет сейчас, Ватсон Грант получит деньги. Но если Эйлин с ним разведется, он не получит никаких денег, когда умрет миссис Макбет, правильно?
— Мне нравится, как ты все разложила по полочкам, — говорит Нора. — Старайся почаще так делать.
