— Это как планетарий, — сказала Андреа, любуясь на звезды и небеса; рот у нее был открыт от изумления. — Вроде… планетария под открытым небом!
Я сказала ей, что Шуг в доме наверху, и она стремительно утанцевала прочь. Я вдруг озябла, и меня стало тошнить. Я искала глазами Кевина или Гильберта, но их не было видно. Внезапно передо мной воздвиглась грозная фигура — кошмарный Арчи в брюках клеш, слишком молодежных для него. К тому же они явно были ему малы и жали.
— Ты, — произнес он. Было очевидно, что он сильно пьян.
— Я, — подтвердила я.
— Ты не видала Херр-урга? — спросил Арчи, неуверенно обшаривая глазами сад. (Хорошо, что профессор Кузенс этого не видел.)
— Кого?
— Доктора Херра, — раздраженно повторил Арчи, — он…
Но ужасный взрыв заглушил все его дальнейшие слова.
— Это что, развязка?
— Нет.
Я решила, что «Форрес» взорвался от бомбы или утечки газа, но тут к нам подбежал юноша в цилиндре, которого я только что видела в ванне, и, переводя дух, сказал, словно это все объясняло:
— Бузинное шампанское!
— Протестующие используют бузинное шампанское? Как это? — удивился Арчи, но я не стала задерживаться для объяснений.
Мне казалось, что стены смыкаются и душат меня, хоть мы и были на открытом воздухе. Я стала искать выход из сада — такой, чтобы не проходить через дом. Я чувствовала, что падаю. Падаю и истончаюсь — и тут чьи-то руки обхватили меня сзади и удержали на месте. Воспаленному мозгу почудился мужественный запах Фердинанда.
— Пора уложить вас в постель, юная дама, — сказал знакомый голос.
— Фердинанд, — пробормотала я и благодарно склонила голову ему на плечо, прежде чем окончательно истончиться.
Я медленно просыпалась под монотонный шум дождя. Что-то прохладное и гладкое, как мыльный камень, прижималось к моему телу, повторяя его контур. Я перевернулась на другой бок и увидела…
…доктора Херра.
Я приподнялась в постели и с ужасом воззрилась на него. Он медленно открыл глаза, и я видела, как его мозг просыпается и постепенно их догоняет.
— Эффи, — сказал он, зевая и тиская бледный стебель своего пениса — мальчишеское движение, лишенное всякой сексуальности.
Может, это был какой-то факультативный семинар? Может, у меня теперь станут оценки лучше? Или, наоборот, хуже?
— Доктор Херр, чем именно мы с вами занимались? — жалобно спросила я.
Он пошарил на тумбочке у кровати, ища свои очочки, нацепил их и сказал:
— Думаю, мы уже на «ты», да? И зови меня Херрард.
Я твердила себе: это не самое ужасное, что могло со мной произойти. Бывают вещи и похуже (хотя я так и не придумала, что именно может быть хуже).
С моря наползал на город противный холодный туман. Время от времени уныло взревывала туманная сирена, отдаваясь странным унылым эхом у меня в костях.
— А разве может быть туман и дождь одновременно?
— Может, если я захочу.
— Чаю? — предложил доктор Херр, неопределенно махнув рукой в сторону кухни. — Света нет, — добавил он на случай, если я скажу «да».
Без коммунальных служб — как на доске для игры в «Монополию» — доктор Херр был беспомощен. Я взглянула на часы.
— Нет, спасибо, — сказала я. — Мне нужно идти. Нужно сдавать реферат.
Но сперва мне нужно было найти Боба. Потому что последний раз я его видела в массажной комнате в «Форресе» в масленых ручках специалистки по «Финнегану». Интересно, сможет ли он мне членораздельно объяснить, что происходит? Я в этом сомневалась. Неужели он бросит меня раньше, чем я брошу его?
Нора идет по полосе прибоя. Это ни суша, ни море. Нора говорит, что граница между ними — портал в иной мир. Она не боится, что волна плеснет ей в резиновые сапоги. Время от времени она подбирает камешек или ракушку и сует в карман большого мужского плаща. Я подозреваю, что под шерстяным шарфом у нее все те же бриллианты. Она вглядывается в море — упорно, как моряк, что пытается увидеть на горизонте землю. Она нюхает ветер.
— Приближается, — говорит она.
— Что?
— Конец.
Она идет прочь. Карманы у нее набиты камнями. Я бегу следом, пересиливая ветер.
— Ну так что же? Объясни, что там было с браками, разводами и смертями.
Нора вздыхает и с почти театральной неохотой возобновляет свой рассказ:
— Эффи отправили в Лондон к каким-то дальним родственникам Стюартов-Мюрреев, «заканчивать образование». Жаль, что ее саму там не прикончили. Лахлан изучал юриспруденцию в Эдинбурге, а когда началась война, он пошел в армию, а Эффи вернулась домой в Гленкиттри, где целыми днями маялась без дела, жалуясь на скуку, — «аж глаза на лоб лезут». А хуже скучающей Эффи не может быть на свете ничего. Я с нетерпением ждала утра, когда можно будет уйти в школу — я ходила в местную начальную, — лишь для того, чтобы оказаться подальше от Эффи. Я для нее была «байстрючка», «соплячка». Она должна была за мной присматривать, поскольку Марджори все время болела, но на самом деле пальцем о палец не ударила. Нянек тогда уже не было — лондонский дом давно продали, эдинбургский сдавали компании по управлению недвижимостью, и деньги упорно, незримо утекали из кармана Стюартов-Мюрреев.
— Школа в Керктон-оф-Крэйги была маленькая; ученики — в основном дети окрестных фермеров. Я проводила с ними много времени и после уроков…
Нора умолкает с задумчивым видом. Я предполагаю, что ей неприятно вспоминать то время, когда у нее была нормальная жизнь, друзья, когда ее будущее все еще таило россыпь возможностей.
— Я всегда думала, что я дурная девочка, потому что не люблю ни Дональда, ни Марджори. Я боялась, что это значит — я вырасту такая же, как Эффи, и буду любить только себя, и больше никого. Но я не виновата, что Дональд был сварливым занудой, а Марджори — пьяницей. Они едва удостаивали меня словом, а друг друга — и вовсе никогда. Они были как люди, потерявшие душу.
Какой метафизический образ мысли у моей матери (которая мне не мать).
— Потом рядом с нами расквартировали какой-то армейский полк, и Эффи перестала скучать. Помню, один раз она явилась домой, когда мы все завтракали. Косметика у нее размазалась, волосы растрепались, и пахло от нее спиртным, сигаретами и чем-то еще, противным и вульгарным. Она считала себя красавицей, но по временам бывала самым безобразным созданием на свете.
Дональд начал орать на нее, называя позорной шлюхой, течной сучкой и так далее. «Ты что, хочешь еще одного байстрюка ошлепетить?» — кричал он.
А Эффи ответила: «Нет, если он окажется таким же тупым, как первая».
— Это что, подсказка?
Нора не обращает внимания на мой вопрос.
