Аудитория оживилась. Катя даже не сразу поняла, какую книгу все обсуждают. Впервые в жизни не слышала ЕГО лекцию. Вообще ничего не воспринимала, кроме собственных переживаний. Как оказалось – напрасно. Судьба, будто в шутку, даже тему подкинула такую, которая слишком сильно пересекалась с ее метаниями.
– Не может быть неправильных ответов. Но если вы уверены в чем-то, сумейте это доказать. Пробуйте.
Девушка плохо помнила содержание повестей Айтматова, а ту, о которой говорили сейчас, читала только однажды. Подобрала капельки воспоминаний, смутный образ женщины, оскорбленной самым главным в жизни человеком. Сильного мужчины, готового отпустить любимую, отдать другому, неверному, нечестному, но значащему для нее так много.
Картинка получилась очень живой, особенно сопровождаемая ЕГО словами:
«Как увидела его, так и посыпались поленья на пол. Однако никто из нас и виду не подал. Будто встретились впервые. Тем более я должен был держать себя в руках, чтобы каким-нибудь неосторожным словом или намеком не причинить им боли, не помешать заново понять друг друга. Я тут ничего не решал. Они решали: между ними было их прошлое, между ними был их сын, с которым я лежал на кровати, прижимал к себе и ласкал.
В эту ночь никто из нас не спал, каждый думал о своем. И я о своем.
Асель может уйти с сыном. Это их право. Пусть они поступят так, как велит им сердце и разум. А я… да что говорить, не обо мне речь, не от меня зависит, я не должен мешать…»
Прошлое должно остаться в прошлом, каким бы светлым оно не было. В ЕЕ прошлом. У Кати, в отличие от героини, не оставалось надежды даже на общие воспоминания. То, что таилось в девичьем сердце, вряд ли имело хоть какую-то ценность для мужчины, пристального вглядывающегося сейчас в лица студентов.
А поучиться у сдержанного, мудрого героя и правда было чему. Разве можно удержать то, что не твое? И нужно ли это делать? Сколько стоит счастье, построенное на чужой боли и слезах?
Она ничего не значит для него, но если бы и случилось иначе, сумела бы Катя переступить через жизнь той женщины? Забыть ее наполненные любовью глаза? Принять осуществленную мечту, растоптанную в чьем-то сердце?
Кирилл отвечал на чей-то вопрос, но его слова зазвенели в разуме, словно он говорил лично для нее:
– Твое вернется к тебе… А чужое… Зачем тебе чужое счастье? Пусть оно и вожделенно? Сможешь ли ты насытиться украденным? Тем, что никогда для тебя не предназначалось? И разве осознание того, что твой любимый человек счастлив, не станет для тебя лучшим утешением? Даже если источник этого счастья – не ты сам?
Ее – не утешало. Нисколько. Катя понимала, что должна была бы радоваться устройству в его жизни. Но не могла. В груди опять закипала обида. Даже злость. На себя за то, что взрастила эту привязанность в своей душе. Но гораздо больше – на него. За непростительную сладость. Упоительную нежность. Обещания, которые он не исполнил. Которых не давал. За то, что счастлив… без нее. С другой. Много лучше…
С последнего ряда прозвучал тихий голос невысокого скромного парнишки: Катя так и не запомнила до сих пор его имени.
– А если это ошибка? Если человек все понял неправильно? И может лишиться собственного счастья?
– Ошибка? – Кирилл задумчиво повернулся к говорившему. – Ошибки надо исправлять. И как можно скорее.
Катя склонила лицо к тетради, не обращая внимания на расплывающиеся от влаги строчки. Если бы кто-то подсказал, как все исправить. Как ей простить… Забыть…
– Подумайте обо всем, что мы обсудили сегодня. – Мужчина пустил по рядам стопку листиков. – Здесь задания по теме лекции, разные для каждого. Я очень надеюсь в следующий раз увидеть ВАШИ ответы. Хотя бы несколько строк, но личных. Пропущенных через сердце.
Катя растерянно взглянула на выпавший ей вопрос: «Нравственный выбор героев повести Ч. Айтматова». Такие банальные слова. И такие знаковые. Как специально…
Конец лекции показался спасением. До завтрашнего дня она успеет успокоиться. Должна успеть. Хотя бы постараться это сделать. Все обдумать, взвесить, в очередной раз доказать самой себе, что Кирилл ей ничего не должен. Что любви нельзя требовать и тем более обижаться на ее отсутствие. Просто… так все сложилось, и с этим ничего не поделаешь. Для нее же самой будет лучше, если она наконец-то смирится.
Катя даже не поверила, когда услышала голос, обращенный к ней. Повернулась, с недоумением встречаясь с суровым взглядом.
– Нам нужно поговорить…
Снова про курсовые? Она ведь так и не извинилась, но сейчас точно была не готова ни к каким объяснениям.
– Я тороплюсь.
– У Вас большой перерыв перед следующей парой.
– Я хотела зайти в кафе…
Об этом и не думала. Еда вообще превратилась в какую-то параллельную часть ее жизни, требующую к себе внимания, лишь когда становилось совсем трудно. Когда начинал противно ныть желудок или кружиться голова. Но сейчас упоминание о кафе показалось хорошим предлогом, чтобы избавиться об общества мужчины. Однако Кирилл, похоже, думал иначе.
– Отлично. Вы не против, если я составлю Вам компанию?
Кажется, на возможный отказ он не рассчитывал. Подошел почти вплотную, легонько подтолкнув в спину.
– Идемте же.
При мысли о еде рядом с ним стало совсем плохо. Вспомнились тающие во рту пирожные, которыми он предлагал в первый день сессии после ее неожиданного обморока. Их тоже доставила… та женщина, заботясь о том, чтобы Кирилл не остался голодным? И сейчас он же не собирается угощать тем, что привезли утром ему самому? Ведь нет???
Катя снова почувствовала тошноту. Отшатнулась от его руки.
– Не прикасайтесь ко мне. Никогда.
Он застыл, недоуменно переводя взгляд на собственную ладонь, повисшую в воздухе.
– Простите… Случайно… вышло.
Конечно, случайно. Вряд ли бы он специально подумал о чем-то подобном. Ему есть кого касаться… Только самой Кате эти случайности слишком дорого обходятся.
– Против.
Кирилл нахмурился.
– Не понял.
На них уже оглядывались. Людей в аудитории осталось немного, и они собирались уходить, но странное поведение декана и обычно незаметной студентки не могло не броситься в глаза.
Катя уточнила, не гладя на него:
– Вы спросили: не против ли я Вашей компании. Так вот: против. Я не хочу есть с Вами. И разговаривать тоже не хочу.
Кирилл помолчал некоторое время, не двигаясь с места. Потом спросил совсем тихо:
– Что случилось? Вы ведь никогда не были… такой. Не вели себя подобным образом…
Она очень хотела уйти. Всегда относилась к истеричным женщинам почти с презрением, не понимая, почему они не могут сдержать собственные эмоции, но теперь боялась превратиться в одну из них.
