Он прошептал, склоняясь к ее лицу, словно скрывая слова от посторонних, хотя кроме них на берегу никого не было.
– Так что, котенок? Повторишь?
Отозвалась таким же тихим шепотом:
– Когда?
В его глазах отразилось бескрайнее небо, пена прибоя и ее собственный взгляд, немного испуганный, восхищенный, влюбленный.
– Когда я удостоюсь чести коснуться своей жены…
Знала и ждала, но все равно оказалась неготовой к этой пронзительной откровенности. Казалось, уже нельзя было любить сильнее, желать еще больше, но внутри разгорался огонь, разрывающий грудную клетку, сминающий своей силой все прежние принципы и представления.
– Позволь мне видеть, как сияют твои глаза по утрам. Разделить с тобой каждое из этих мгновений. Прожить вместе минуты, часы, дни. Годы. Заботиться о тебе. Оберегать. Радовать. Я постараюсь, чтобы получилось лучше, чем раньше и у тебя не было больше причин плакать иначе, как от счастья.
Слова впечатывались в разум, проникали под кожу, будоражили, заставляя забыть обо всем вокруг. О прошлом. Не осталось ничего и никого в мире, кроме них двоих.
– Я не обещаю, что подарю весь мир, но себя самого отдам до последнего вздоха. Если я тебе нужен…
Катя поняла, что он собирается сделать, на мгновенье раньше, когда увидела неожиданно побледневшее лицо, в котором смешались и страх, и волнение, и неизбежная боль. Та же самая боль прошила ее позвоночник, обожгла внутренности, заставляя не просто затаить дыхание – застыть в оцепенении, все еще не веря.
Она не ждала, не рассчитывала ни на что подобное, давно лелея внутри мысли о близости, надежду переплести собственную судьбу с его. Вдруг вспомнила их вчерашний разговор и наполнивший любимые глаза странный свет, которому она тогда дала совсем другое объяснение. И этот самый свет сейчас проникал в душу, в кровь, заполонял легкие, вызывая дрожь во всем теле и не меньший страх, чем горел в его взоре. Но ни остановить, ни удержать не смогла бы, на это не хватило бы даже вселенских сил…
Кажется, она прокусила губу и, ощутив во рту солоноватый привкус, напряглась еще больше. Не видела – почувствовала, как скользнула рука по его бедру, и странный тихий звук утонул в шуме прибоя. И зажмуриться не могла, хотя пелена слез и так скрывала почти все: пустынный берег, вздымающиеся волны, одиноких чаек, планирующих над водой. Не осталось ничего, кроме мощной, высокой фигуры, рухнувшей к ее ногам.
– Девочка моя… Почему же ты плачешь?
Она пыталась ответить, но слов не выходило. Это были не слезы – живительной влагой прорвалась наружу давно похороненная мечта о чуде. Сказка, ставшая былью и уничтожающая своим появлением все прежние устои, растапливающая последний лед сомнений и снова дающая силу дышать.
– Катя…
Почти стекла на землю, цепляясь за его плечи. Ближе – к до надлома напряженному телу, к искаженному болью лицу. К глазам, тоже почему-то затуманенным прозрачной влажной пеленой.
– Земля холодная… Встань немедленно!
Она вдруг рассмеялась в ответ на его возмущенное заявление. Запрокинула лицо к бесконечной синеве облаков. Могла бы, закричала, чтобы услышал весь мир, но вместо слов выходило лишь непонятное, смешное сипение. Ответила губами, стирая тревожные складки не с лица – с души, целуя не кожу – обнаженную сущность. Покоренная его мужеством, впитывала слабости и стремилась исцелить страхи…
«Да» – сердцу, прорывающему грудную клетку, глазам, отражающим ее будущее счастье, жарким губам, высушивающим слезы, надежным рукам, мыслям, еще не сказанным словам. Непрожитым дням, надеждам, которым только суждено родиться. Желаниям, которые реализуются на двоих. Сладким снам на его груди и будням, в которых каждый шаг будет поддерживаться любовью. Волшебной реальности, завещанной прежде встречи, вызревшей и выстраданной и снизошедшей на них в прозрачном воздухе незабываемого осеннего дня…
* * *
Глядя в окно, Полина незаметно смахнула слезы.
– Похоже, мой брат забыл, какой на улице месяц. Они уже почти час сидят на земле.
Муж обнял ее за плечи, поворачивая к себе.
– Ну, допустим, на земле сидит один Кир. И я тебя уверяю, что уж он-то точно не простудится. Так что ты смело можешь перестать подглядывать.
Женщина задумчиво поинтересовалась:
– Как ты думаешь, может быть отнести им покрывало?
Мирон расхохотался в ответ:
– Я думаю, что мы с тобой загостились в этом доме. Надо поторопиться с переездом.
Глава 40
Как странно устроено человеческое сознание! Как легко меняется восприятие! Совсем недавно, до объяснений с Кириллом ей представлялось, что две недели – это слишком долго и выдержать их рядом с любимым человеком, но без возможности приблизиться к нему будет невыносимо. Но время прошло, пролетело, как один миг, а она даже не успела этим временем насладиться.
Мужчина так и не позволил девушке вернуться в съемный домик, оставив ее у себя, но и этого было мало. Мало рассветов с их уютными завтраками на двоих. Мало драгоценных минут на берегу, купающемся в лучах заката. Мало лекций с его украдкой брошенными взглядами, стихами, словами – для нее одной. Тесного воздуха в салоне машины. ЕГО – мало. Ничтожно мало.
Последний зачет завершился, и хотя был успешно сдан, Катю это не радовало. Впереди ждало куда более серьезное испытание, а сил справиться с ним не было, и, думая о предстоящее разлуке, она очень сильно сомневалась, что сумеет сдать экзамен.
В сердце становилась холодно при мысли, что уже через несколько часов окажется в тысячах километров от него. Было страшно. Нестерпимо. Словно расстояние пролегало не между городами – между их судьбами.
Девушка до конца не понимала причин своего смятения. В Кирилле она не сомневалась, в своих чувствах к нему – тоже, как и в желании прожить каждый день рядом. Но душившее ее отчаянье не поддавалось объяснениям здравого смысла, а сознание рисовало такие картинки, от которых впору было завыть от тоски.
Катя перевела взгляд на преподавателя, поясняющего задания для будущей сессии. Даже не стоило пытаться вникнуть в суть его слов. Если бы это был Кирилл, она бы слушала, затаив дыхание, впитывая одни только звуки его голоса. Запоминая. А так погрузилась в свои мысли, полностью отключившись от реальности.
Уже жалела, что не поддалась на уговоры любимого отнести заявление в загс до ее отъезда. Она не знала, как долго придется пробыть в Петербурге и сколько времени потребуется, чтобы закончить там все свои дела. Безумно боялась, что свадьбу придется отложить. Лучше все сделать потом, когда она вернется…
Кирилл с ней не согласился. Они почти не говорили об отъезде, но лишь потому, что это причиняло ей боль. Катя слишком старательно пыталась избегать любого упоминания о расставании, о том, что ждет впереди, о днях без НЕГО. Видела, что мужчина не доволен ее настроением, но ничего не могла с собой поделать. Скучала, еще не уехав, с ужасом думая о том, что будет, когда это случится в действительности.
