Сначала мимо меня торопливо прошли, почти пробежали, Вика и Слава. Минут через пять, после очередной серии позвякиваний и побулькиваний, ушел Андрей, насвистывая себе под нос веселенький мотивчик.
Выждав еще некоторое время, я осторожно выглянула из своего окопа. Пусто и тихо.
Так, теперь элегантно и бесшумно, на цыпочках, проскользнем к себе в комнату. Получилось!
Прикрыв за собой дверь, я смогла наконец отдышаться.
Эх, врезать бы самой себе по мозгам, да не знаю как! Впрочем, нет – знаю. Я ведь сегодня официально еще не спускалась вниз, не ужинала. Значит, имею право пойти на кухню и приготовить себе кофе. Вот мозги-то и вздрючатся.
Я снова открыла дверь и направилась по коридору к лестнице. Откуда-то из дальней комнаты доносились возбужденные голоса фон Клотца и Голубовского. О чем они говорили, разобрать, увы, на этот раз мне не удалось. К тому же, услышав звук захлопнувшейся двери, господа прекратили беседу, и в коридор выглянул Андрей:
– Добрый вечер, Анна. Поужинать решили? Не поздновато ли?
– Да вот, зачиталась и пропустила свое обычное время, – робко улыбнулась я. – Но, думаю, в кухне что-нибудь съедобное найдется. Не знаете, мой муж не звонил? Когда же он приедет?! Я так хочу домой! – всхлипнув, я отвернулась.
– Понимаю, – кивнул Андрей. – И полностью разделяю ваше желание.
Еще бы не разделял, мешаю. Ведь словно крошка в постели.
– Да, спасибо вам, – на случай отсутствия в пределах досягаемости крахмальных изысков фон Клотца я таскала в кармане гигантский носовой платок, который и извлекла дрожащими руками. Чтобы в следующую секунду зарыться в него носом и выдать мощный трубный звук, на который немедленно сбежались бы все окрестные слонихи, будь они тут окрестными.
Голубовский же, не будучи слонихой, лишь брезгливо поморщился и закрыл дверь. Вот и хорошо, вот и ладненько! Теперь эти дружки будут уверены, что докучливая гостья весь вечер проторчала у себя в комнате. И, следовательно, ничего не слышала и не видела.
В столовой уже суетилась прислуга, убирая остатки хозяйского ужина. На мое появление никто не обратил внимания, поскольку обычно я трапезничала в кухне.
Сварив себе атомную кофейную смесь, я разогрела в микроволновке ростбиф и, водрузив свой скромный ужин на поднос, хлопотливо уволокла припасы в свою норку.
Кофе успешно справился с поставленной задачей. Через полчаса мой обвешанный пенделями мозг обрел нужную степень работоспособности. И выдал на-гора конструктивную мысль – пора мне сменить комнату и постараться вернуться в ту, которая была предоставлена мне изначально. Она находится в противоположном крыле замка, возле апартаментов Сашиных детей. Я просто обязана быть с ними рядом и иметь возможность вмешаться, если понадобится.
Понятно, зачем меня переселили подальше от Голубовских – чтобы мое присутствие не травмировало нежную психику детей. Но это лишь официальная версия: о душевном здоровье Вики и Славы здесь заботятся в последнюю очередь. Значит, меня изолировали, дабы я не вздумала помешать осуществлению плана «Барбаросса».
Но и у этого немца тоже вышел облом на восточном фронте! Блиц-криг не получился, белорусы снова ушли в партизаны.
А я своим нытьем и беспорядочным сморканьем сумела, надеюсь, убедить «жениха» и папеньку в собственной никчемности и полной профнепригодности в качестве партизанской связной. Значит, особо препятствовать они мне не должны.
На следующее утро я спустилась в столовую к общему завтраку. Не могу сказать, что я чувствовала себя спокойной и безмятежной, все же с Сашиными детьми я последнее время совсем не встречалась, и предугадать их сегодняшнюю реакцию на мое появление было довольно сложно. Но ничего, я была готова к любому повороту событий.
Оказалось, что надувала щеки и медитировала я совершенно напрасно. Ни Вики, ни Славы за столом не было. Фон Клотц и Голубовский наслаждались утренней трапезой вдвоем, что-то оживленно обсуждая.
При моем появлении господа-заговорщики замолчали и удивленно воззрились на меня. Хотя при чем тут возвышенное «воззрились» – тупо уставились.
– Доброе всем утро, – дрожащим голосом проблеяла я, робко приблизившись. – Извините, если помешала, но я… – дрожащие руки теребят край рубашки, – я просто… Я больше не могу быть одна! – Истерический выкрик, теперь надо обессиленно упасть на ближайший стул. – Это невыносимо, просто невыносимо! После пережитого кошмара оказаться в полной изоляции, и вместо слов дружеского участия – требование не маячить перед глазами! А это чудовищное обвинение! Ну ладно – дети, юношеский максимализм, но вы, Андрей, как вы могли! – громкое, образцово-показательное рыдание все в тот же платок.
– Но, Анна, я… – с трудом загнав «выскочившую» было на лице гримасу недовольства обратно «на склад», Голубовский начал успокоительный спич, однако продолжить ему не удалось.
– Не надо, – горько прохлюпала я, обреченно взмахнув рукой. – Не говорите ничего! Я все понимаю. Но поймите и вы меня! Ситуация ужасная, я даже не могу поговорить с мужем, а о том, чтобы скорее уехать домой, мне приходится только мечтать! – Очередной трубный зов слона во время брачного гона. – И еще этот омерзительный вид из окна! Мне все чаще хочется просто взять и выброситься из этого дурацкого окна, чтобы покончить со всем этим ужасом раз и навсегда! – Так, теперь нервная истерика, дамочку колотит до судорог.
– Что вы, так нет, нельзя! – переполошился фон Клотц. Он выскочил из-за стола и бросился ко мне, протягивая стакан с водой. – Пить, Анна, пить вода и успокаиваться!
Я продолжаю истерить, отталкиваю его руку. Вода расплескивается, но Фридрих не оставляет своих попыток справиться со мной. Ему на помощь приходит Голубовский. Он придерживает меня за плечи, надежно фиксируя руки. Фон Клотц снова подносит к моим губам стакан с водой. Ну ладно, придется выпить, никуда не денешься. Но по краю стакана зубами постучим всласть, не сомневайтесь! Главное, не перестараться и не откусить кусочек – я стекло по утрам не ем.
Пролив ровно в два раза больше, чем выпила, я постепенно прекращаю трястись. Виновато поглядывая на Фридриха и Андрея, все еще стоявших рядом, я сипло выдавила:
– Простите меня, пожалуйста! Накопилось просто…
– Ну что вы, Анна, – облегченно вздохнув, участливо проговорил хозяин замка. – Это вы есть прощать меня. Я хозяин, вы мой гость, а я совсем забывать про вы. Много проблем, много волнение, вы же понимать.
– Конечно, конечно!
– Но и вы, Анхен, иметь глупый, детский поведений. Если вы так плохо, так одиноко, надо говорить, не молчать! Я же просить: есть проблема – говорить мне.
– Но вы почти всегда вместе с Викой. А он, – судорожно вздыхая, кивнула я на Голубовского, – просил меня не травмировать детей своим присутствием!
– Да бросьте, Анна, нельзя все воспринимать так буквально, – раздраженно отмахнулся тот. – Прямо детский сад какой-то, ей-богу! Если вам действительно так плохо, давно бы уже пришли к нам. А со своими детками я разберусь, поверьте. Прошло уже достаточно времени, чтобы всем более или менее успокоиться. Скоро приедет ваш муж с документами, и вы сможете вернуться домой. А до тех пор – смело присоединяйтесь к нам.
