– Пойдемте! – с энтузиазмом подхватил мое предложение Славка.
– Нет! – Острие отцовского голоса проткнуло мое предложение, удобно устроившееся на Славкиных руках, и оно лопнуло, словно мыльный пузырь.
– Но почему, Андрюша? – с трудом выдавила я сквозь сдерживаемые рыдания. – Ты же утром разрешил мне общаться с детьми…
– Вам – разрешил, им – запрещаю. Они не заслужили!
– И с какой стати мы должны что-то заслуживать? – повернулась к отцу Вика, все еще не отпуская мои плечи. – А тем более общение с маминой близкой подругой? Нам есть о ком поговорить. Тебе этого не понять, конечно, – ты ведь быстро утешился. Если вообще переживал, конечно.
– Ну все, с меня хватит! – У нежного папули задергалась щека. – Вы опять за свое!
Он подскочил к нам, схватил дочь за руку и буквально поволок ее к замку.
– Отпусти ее, гад! – заорал Славка и кинулся следом.
Но его ловко перехватил фон Клотц, сжав плечо мальчишки с такой силой, что бедняга вскрикнул от боли.
– Не надо так, Слава, – холодно процедил немец. – Ты не уметь вести себя с фатер, ты плохо влиять на Викхен. Ты будешь жить в свой комната, как и раньше. Извинять нас, Анна, – кивнул он мне, – я же говорить – семейный проблема. Идти в замок, Слава, быстро! И не беспокоить Анна, пока не набрать ум.
– Но ты же обещал! – Славкины губы побелели от еле сдерживаемого гнева. – Ты пообещал, что я буду жить у Вики!
– Мы не договориться, – брезгливо усмехнулся фон Клотц и потащил мальчишку следом за сестрой.
– Я ненавижу тебя, крыса белобрысая! – заорал тот, вырываясь. – У тебя ничего не получится! Тетя Аня, помогите!
Господи, как же трудно сдерживаться! Как трудно оставаться испуганной овцой, когда мне хочется наброситься на этих мерзавцев и рвать когтями в клочья! Но нельзя, никак нельзя. Я все равно ничего этим не добьюсь, только испорчу все дело.
Еще минут тридцать я бродила по парку, стараясь успокоиться и сосредоточиться. Чтобы можно было вернуться в замок и продолжить играть свою роль. И не сорваться.
Отзвуки бушевавшего наверху скандала пугливо шарахались по всем углам замка, стремясь покинуть его эпицентр как можно скорее. Они с энтузиазмом рванулись в распахнутую мной входную дверь, чтобы спокойно затеряться на просторе.
Стараясь занимать в пространстве как можно меньше места, ссутулившись и сжавшись в комок, я пугливой Чуа проскользнула по стеночке к себе.
Раскрасневшийся, взъерошенный Голубовский, запиравший снаружи дверь комнаты дочери, не обратил на меня никакого внимания. Переходя порой на фальцет от избытка чувств, он популярно объяснял бушевавшему в соседней комнате сыну перспективы его, Славкиного, дальнейшего существования. Перспективы, если честно, выглядели довольно-таки убого. Я бы даже сказала – тошнотворно. Да, родительский инстинкт у милейшего Анжа явно находится на рудиментарной стадии…
А Славка в ответ на пламенную речь отца громил свою камеру, напоминая мне героиню «Кавказской пленницы». Сразу представился унылый фон Клотц в роли товарища Саахова: «До сервиза добралась…».
Но хозяина замка как раз слышно-то и не было. Крыска юркнула в свою нору и отсиживалась там, предоставив Андрею самостоятельно разбираться со своими детьми.
А папенька тем временем выдохся окончательно и, вяло облаяв детей напоследок, убрался наконец восвояси. От души пожелав ему совершить харакири в этих своих «восвоясях», я осторожно выглянула в коридор. Никого. Очень хорошо. Подбежав к столу, я написала две короткие ободряющие записки, надеясь хоть немного поддержать этим Вику и Славу. Пусть ребята знают, что они не одни, что у них есть союзница.
Еще раз удостоверившись, что в коридоре никого нет, я, стараясь ступать бесшумно, подошла сначала к Викиной комнате, подсунула под дверь записку и тихонько постучала. Затем проделала все то же самое у двери Славкиной комнаты.
Записки молниеносно втянули внутрь. Эх, кто бы меня так втянул в мою комнату! А то пришлось мне опять разыгрывать индейского следопыта, двигаясь очень осторожно.
Вернувшись, я устало рухнула на кровать. Мое еще не совсем окрепшее после ранений тело возмущенно бухтело, подсчитывая нанесенный ему урон. Руки и ноги подрагивали в такт его бурчанию, шрам на голове вообразил себя диджеем и лихорадочно запульсировал. Ладно, ладно, уговорили, надо отдохнуть.
Скинув кроссовки, я улеглась поудобнее, завернулась в плед и моментально отключилась.
Включиться мне было посложнее… Дремота не отпускала меня из своих теплых пушистых лап, уговаривая поваляться еще чуть-чуть. Так хотелось поддаться на эти уговоры, но чувство долга, не говоря ни слова, просто нажало на кнопку открывания роллетов. И мои веки автоматически поползали вверх. Со скрипом и дребезжанием, как и положено роллетам.
И первое, что увидели мои не до конца проснувшиеся глаза, были часы. Минуты две я безмятежно смотрела на них, а потом меня буквально снесло с кровати.
Я опоздала на ужин! Не очень сильно, всего минут на двадцать, но если я сейчас не появлюсь в столовой, фон Клотц и Голубовский могут вообразить, что я серьезно расстроена недавним скандалом и намереваюсь отныне бойкотировать их общество. Нет, это в мои планы не входит, не хочу, чтобы эти типы видели во мне помеху для осуществления их планов!
Мельком взглянув на себя в зеркало, я осталась очень довольна своей физиономией, принявшей вид и форму подушки, на которой эта физиономия спала. Замечательно, причина моего опоздания – налицо. То есть на лице.
Зевая и потягиваясь, я спустилась вниз по лестнице. Из столовой доносились негромкие голоса фон Клотца и Голубовского. Они говорили между собой на английском языке. Это заставило мои уши насторожиться. Но, кроме обрывка фразы, не имевшего для меня никакого смысла, разобрать больше мне ничего не удалось. Потому что собеседники заметили меня.
А я, смущенно прикрыв ладошкой очередной зевок, сипло поприветствовала их:
– Добрый вечер! Простите за опоздание, я банально проспала. После того как вы вернулись в замок, я еще погуляла, так соскучилась по свежему воздуху за время болезни, что теперь надышаться не могу! А когда я пришла к себе, то от избытка кислорода, вероятно, меня неудержимо потянуло в сон. Я и не стала удерживаться, дневной сон очень полезен, особенно для ослабленного организма. И я…
– Мы есть очень рад за вас, – прервал мою словесную диарею фон Клотц. – Вы правда выглядеть свежий и отдохнувший. Садиться ужинать, битте.
– Ох, спасибо! Я, признаться, и проголодалась зверски. А ведь так плотно пообедала! – Брехуха противная, кто тебя за язык-то тянет! Не хочу я есть, совсем не хочу! А теперь придется мне жизнерадостно и безмятежно жрать. Я ведь вовсе не переживаю за Сашиных детей, ну вот ни капельки!
– Извините нас, Анна, за возмутительную сцену в парке, – не глядя на меня, угрюмо пробурчал Голубовский. – К сожалению, мои дети очень дурно воспитаны.
