Точнее не скажешь, от прислуги Дювалье действительно несло душевной тухлятиной.
Потом мы решили пообедать, пусть и запоздало. Сегодня у нас день остывшей пищи, ну и пусть. Зато в самой лучшей компании: ты, да я, да мы с тобой.
Ника, словно компенсируя мамину немоту, болтала почти безостановочно. Почти, потому что малышка проголодалась, а есть и разговаривать одновременно воспитанным девочкам нельзя.
Но ни разу, ни единым словом девочка не упомянула происшедшее в логове колдуна.
Ну вот, поели, теперь можно и погулять. И плевать нам на планы мерзье – пришлет он за нами, ха! Присылай. А я всех посылать буду.
Дочка явно не хотела передвигаться по дому самостоятельно, «наша» вилла пугала ребенка все больше. Когда я, взяв ее за ручку, направилась к двери, Ника быстренько забежала вперед и заканючила:
– Я хочу с тобой, я боюсь ножками!
Пришлось приподнять штанину и показать дочери туго забинтованную ногу. Судя по ощущениям, под повязкой притаился офигительный ушиб, периодически стреляющий очередями боли.
– Ой, мамочка! – Малышка присела на корточки и осторожно погладила бинт. – Тебе больно, да? Давай никуда не пойдем, теперь ты поспи, а я тебе спою. Иди, иди, ложись.
Вот оно, кудрявое слабое место, брешь в моей броне. Постоянно провоцирует маму на обильное слезоотделение, грозящее тотальным разнюниванием. А сейчас нельзя, никак нельзя.
Что немедленно подтвердил главный никак.
Дюбуа опять приперся за нами лично, никого присылать не стал. Видимо, мое буйное поведение убедило мерзье, что поручать своей тухлой прислуге столь сложное дело не стоит. В общем, погулять сегодня мы уже не успели. Впрочем, остается еще вечернее время.
– Женщина! – разумеется, душка Паскаль ввалился без стука. – Твоя дочь готова?
Это смотря к чему. Убежать отсюда – в любую секунду, а вот окунаться в гнилое болото зла мой ребенок не будет готов никогда.
Видно было, что Нике очень хочется снова оказаться на маминых надежных руках, только там ей было относительно спокойно рядом со злым дядькой. Но малышка запомнила мою забинтованную ногу и причинять маме новую боль не хотела. Она прижалась к моей здоровой ноге, плотно обхватила ее ручками и исподлобья смотрела на Дюбуа. Но недавнего ужаса в глазах ребенка больше не было.
Правда, когда злой дядька наклонился и протянул к ней свои лапищи, Ника не выдержала и, спрятав лицо, тоненько заскулила. Опередив мерзье, я подхватила дочь и прижала к груди. Ну почему у людей нет сумок, как у кенгуру? Сейчас спрятала бы туда ребенка и, освободив руки, приготовилась драться за него.
Оставалось одно – толкаться глазами. Колдун усмехнулся:
– Успокойся, женщина, я не собираюсь применять физическое насилие, скоро твоя дочь сама будет бегать за мной, словно собачонка.
Собачонка, говоришь? Эх, мою бы сюда крохотульку, Май быстро разобрался бы, что к чему. Опыт общения с подобной мразью у пса имеется, одного маньяка-людоеда он уже загрыз. Но увы, мой защитник остался в Москве и ничем помочь не может. А ведь пес не хотел нас отпускать, особенно Нику. Зверь чувствовал приближение другого зверя, двуногого.
И незачем так орать, я не оглохла, я просто отвлеклась на девичьи грезы. Вы, любезнейший, прервали меня на самом интересном месте – Май, брезгливо сморщившись, с отвращением выплевывает ваше только что откушенное мужество.
Последовал довольно увесистый тычок в спину – джентльмен напоминал даме, что пора нести свою… хм, следовать, короче, за джентльменом. Точнее, впереди него, словно перед нами было минное поле. Или чтобы не пришлось бедняге Паскалю снова тратить драгоценное время на поиски глупой курицы, наивно пытающейся спасти своего цыпленка.
Дом словно вымер. Или просто затаил дыхание, опасаясь, что его вырвет содержимым. Ведь его строили для счастливой жизни, для радости, для звонкого детского смеха. А вместо этого в доме поселились ужас, боль, кровь…
И снова здравствуй, крысиное логово. Не стану врать, что я тебе рада. Но одно позитивное изменение все же отметила: змеи на алтаре больше не было.
Зато появился стул возле входа, на который мне и было указано:
– Садись сюда. А дочь твоя пусть идет ко мне. Сама.
Я прижала Нику еще сильнее и отрицательно помотала головой. Мерзье снисходительно усмехнулся:
– Неужели ты так и не поняла – МНЕ сопротивляться бесполезно.
Он подошел к одной из настенных полок, взял оттуда плетеную бутыль и вернулся к нам.
Дочка, съежившись улиточкой, по-прежнему прятала лицо на маминой груди. Дюбуа наклонился, оценил плотность прижимания, удовлетворенно кивнул и вытащил из тыквы щепотку какого-то порошка. Который и выдул мне практически в нос.
Он что, думал, я из-за сокрушительного чиха ослаблю руки и отпущу дочку? Нет уж, не дождетесь, я помню слова Франсуа.
Странно, но пока я сотрясалась от разрывающего голову чиханья, колдун не предпринял ни единой попытки забрать у меня малышку. Он возился со своими банками и склянками, перебирал пучки трав, шарил по шкафчикам, совершенно не обращая на нас внимания.
Зуд и свербение в носу постепенно стихали, глаза почти перестали слезиться, я начинала приходить в норму.
А пришла в тупик. Обнаружилось, что я не могу пошевелиться. Вообще. Попытка протереть слезящиеся глаза вяло соскользнула на пол. Колдун заметил это, удовлетворенно хмыкнул и подошел к стулу, на котором громоздилась куча тряпья с девочкой. Беседовать с кучей колдун счел ниже своего достоинства, бесцеремонно вытащил из нее вскрикнувшую малышку и понес девочку к алтарю.
А я… «Не оставляйте наедине, не позволяйте смотреть девочке в глаза»! Почему я решила, что легко справлюсь с поручениями?
Да потому, что я не привыкла, знаете, иметь дело с колдунами. Разные отбросы рода человеческого встречались на моем пути, но все они были обыкновенным человеческим дерьмом, во всех смыслах этого слова, понятным, так сказать. Никакой мистики, никакого колдовства. И даже временное пребывание вне тела не внушило мне должного уважения к мощи колдуна. Мне казалось, что сила материнской любви уравновесит мрак. Но я совершенно забыла, что мерзье владеет еще и черным ведовством. А против грибочков, травок, змеек, паучков и прочей ядовитой гадости бессильны любые чувства.
Сижу вот теперь парализованная, могу шевелить только веками. И на том спасибо, будь и веки неподвижными, глаза бы пересохли к колдуновой матери.
И все же, все же – не бессильны чувства перед ядом, я ошиблась. Да, пусть я застыла восковой куклой, хоть иголки в меня втыкай (не дай бог, конечно), я не в состоянии двинуться с места, даже мизинцем пошевелить не могу, но ведь у меня уже есть опыт бестелесного общения с дочерью. Сила духа, оказывается, вовсе не пустой звук.
А очень даже наполненный. Всем, что есть в душе. В моем случае это – любовь, нежность, надежда и, конечно же, вера. Иначе – никак.
