– Ты уверен? – насмешливо прищурился бокор. – Да ведь он влюблен в мать девчонки, Анну. И, поверь, сделает все, чтобы помочь ей. Ладно, хватит о всякой ерунде говорить. Сына твоего я никуда не отпущу, он останется здесь. Ты же будешь приезжать сюда по первому моему зову и делать все, что я прикажу. Дома скажешь, что Франсуа уехал на стажировку, скажем, в Канаду, и весь следующий семестр будет учиться там. Соответствующие звонки внимательного сына я обеспечу. В университете мой человек подтвердит эту версию. Да, малыш Франсуа, – повернулся бокор к лежавшему на алтаре парню, – твой профессор, пославший тебя за книгой, мой большой поклонник. Он обожает присутствовать при ритуалах черного вуду, а иногда и сам впадает в транс, впустив в себя лоа. Правда, в первый раз это было проделано с ним в принудительном порядке, но месье Анри понравилось, и теперь он – добровольный и преданнейший член общества Бизанго.
– Но хотя бы сними с моего сына заклятие неподвижности, – прошелестел Пьер.
– Сниму, – усмехнулся бокор, – но не полностью. Слишком уж он у тебя неугомонный, все время норовит сбежать. А мне лишняя головная боль ни к чему, постоянно следить за щенком некому. Поэтому до успешного завершения нашего с тобой общего дела мальчишка сможет ходить, есть, обслуживать себя, но и только. Разум его я отключу. Сам вернешь парня к нормальной жизни, когда получишь его обратно.
– А какая гарантия, что ты выполнишь свои обещания?
– Никакой, – пожал плечами колдун. – Могу и не выполнить. Но тогда одновременным исчезновением сильнейшего унгана и его сына заинтересуются твои, так сказать, соратники и начнут копать. А лишнее внимание мне не нужно. Да и надоело мне в Европе, тесно тут у вас, народа много, места мало, все друг у друга на виду. Американские континенты в этом смысле гораздо привлекательнее. Ох, чуть не забыл! Хотя, думаю, тебе не надо напоминать, что после того, как я вас отпущу, и ты, и твой щенок должны держать язык за зубами. Вряд ли остальные унганы и мамбо Жаклин поймут тебя, узнав, что ты сделал.
– Хорошо. Что ты от меня хочешь конкретно?
– Об этом поговорим в другом месте. – Дюбуа возбужденно потер руки и направил инвалидное кресло к выходу из перистиля, приказав черной мамбо: – Иргали, сделай, как договаривались.
– Но я хочу присутствовать, – остался на месте Пьер. – Я не доверяю старухе. Я и сам могу снять заклятие.
– Ну вот, – колдун прицокнул и покачал головой, – опять меня дураком считают. Чтобы я подпустил ТЕБЯ к мальчишке? Тебя, сильнейшего унгана? Нет уж, пусть Иргали делает свое дело, а мы пойдем, поговорим о нашем. И торчать здесь не надо, не волнуйся, увидишь скоро своего сыночка сам.
– Но…
– Пойдем, я сказал! – рявкнул бокор.
И отец, его гордый отец, который никому и никогда не позволял так с собой разговаривать, опустил плечи, ссутулился и покорно вышел вслед за Дюбуа. Все остальные тоже поспешили убраться из перистиля, оставаться с мерзкой старухой никто почему-то не хотел.
Франсуа тоже не хотел, очень, но его никто не спрашивал. И то, что происходило с ним, когда он остался наедине с Иргали, потом долго мучило его в ночных кошмарах.
Правда, ослепленная безраздельной властью над беспомощным молодым парнем старуха так увлеклась, что, похоже, перепутала заклинания. Во всяком случае, разум Франсуа остался с ним, на кнопку «выкл.» никто не нажал.
И, что удивительно, бокор этого не заметил! Может, потому, что первые дни парень действительно передвигался по дому сомнамбулой, натыкаясь на мебель и углы. Он совершенно не реагировал на пинки, тычки и оскорбления, щедро отвешиваемые пленнику Абелем со товарищи. Он покорно съедал то, что ему давали, выполнял грязную работу, которую на него радостно свалили слуги колдуна. И уходил спать в ту самую каморку рядом с перистилем, откуда сбежал не так давно. Или давно?
В общем, самое настоящее полено. Бревно. Чурбан. Называйте как хотите, суть от этого не меняется.
Но постепенно чувства и эмоции, сбежавшие от усердия милашки Иргали в анабиоз, начали просыпаться. И от этого стало только хуже. Потому что первой вернулась боль. Душевная боль. Которая становилась все сильнее и сильнее, вытаскивая из небытия нужные и ненужные чувства. Ненужные, типа уныния, безнадежности и отчаяния, Франсуа торопливо отправлял обратно, в болото забвения. Они упрямо выползали снова и снова, оставляя в душе грязные следы, но на помощь хозяину пришли освобожденные и отчищенные до блеска злость, смелость, сообразительность, хитрость и, конечно же, любовь и сострадание. К погасшему и сильно сдавшему отцу, почти каждый день появлявшемуся в доме бокора. К Анне и маленькой Нике, на которых надвигалось беспощадное зло. Что происходило в перистиле, когда там уединялись бокор и унган, Франсуа не знал.
Но перемены в состоянии Дюбуа заметил, и они, перемены, парню категорически не нравились. Бокор больше не пользовался инвалидной коляской, он пусть и медленно, но передвигался по дому сам. А еще колдун расцветал, если это слово вообще применимо к здоровенному негру. Морщины разглаживались, изможденное прежде лицо округлилось, ночь в глазах становилась все непрогляднее.
А торжество на физиономии – все отвратительнее.
И остановить колдуна было некому. Разум Франсуа хоть и проснулся, но власти над телом не получил. Все пробудившиеся чувства и эмоции столпились в душе, не имея возможности выплеснуться наружу. Тело и душа существовали порознь.
Пока порознь. Но Франсуа не сдавался. Проснувшись, снова возвращаться в небытие он не хотел. И, пока был жив он, жила и надежда. Надежда спасти Нику.
Самым сложным для парня сейчас было не выдать себя. Достаточно было всего лишь раз посмотреть колдуну в глаза – и тот все понял бы. И исправил ошибку Иргали.
Поэтому Франсуа продолжал послушным поленом перемещаться по дому, выполняя все, что ему прикажут, и тупо таращась в пол. Труднее всего было, когда его приводили на встречу с отцом, дабы Пьер убедился, что условия сделки соблюдены, сын жив и физически здоров. Пусть Франсуа и не мог говорить, но он мог обнять отца, посмотреть ему в глаза, передать всю свою любовь, поддержать. Мог – и не мог.
И стоял тупым бревном, опустив глаза.
Он хотел поначалу попробовать связаться с отцом мысленно, но побоялся выдать себя этим. Оставалось одно – отчаянно взывать к светлым лоа, прося помощи. Вы же можете вселяться в находящихся в трансе людей, так войдите в меня! Хоть кто-нибудь! Да, для этого необходимо соблюдение определенных ритуалов, но если нет возможности их провести, неужели вы будете спокойно сидеть там, у себя, и наблюдать, как торжествует зло?
Светлые духи не отзывались. Но, может, они все-таки слышали его? Франсуа очень хотелось верить, что лоа не бездействуют, что они помогают. И это именно они сделали так, что однажды утром в каморку пленника вошел Дюбуа и, швырнув на кровать вещи, приказал:
– Приведи себя в порядок и одевайся. Мы летим в Москву. Пора заканчивать.
Часть третья
Глава 26
В левом виске запульсировал взбесившийся нерв. Он скручивался в тугой узел, пытаясь прорвать кожу, он причинял невыносимую боль и визжал так, что я на какое-то время оглохла. И, наверное, обезумела.
