Пудра на следующий день пришла в школу как ни в чем не бывало. Димка потом сказал, что Оля очень хорошо держалась. Очень! Лицо спокойное, вся погружена в уроки, совершенно не обращала на Маню внимания… А что ее стошнило, когда полезла за учебниками, и из портфеля вывалился шоколад, припасенный для Пудры, так это они быстро вытерли. Хорошо, что в классе никого не было, все умотали в столовку.
Они не обсуждают между собой то, что видели на чердаке. Зачем? Случившееся – это данность. Еще одно новое правило, по которому живет взрослый мир. Как сформулировал Димка, «все, что происходит, случается навсегда». В жизнь, которую они проживали, добавился новый пазл. Мысль о том, что его можно перекрасить, не приходит никому из них в голову. Пазлы не красят, их выдают уже готовыми.
Им некого просить о помощи, не к кому пойти. И потом, что они могут рассказать? Оля перестала быть Олей Белкиной. Теперь она Оля-папа-которой-насиловал-Пудру. Оля-папа-которой-убил-голубя. Нельзя сказать, что девочка чувствует себя виноватой. Она сама стала виной, виной и стыдом. Кажется, если проткнуть кожу иглой, из нее начнет сочиться темно-желтая жижа с запахом земли и лебеды.
Это едва не положило конец их дружбе. Потому что она не может смотреть Димке в глаза. Никому не может, но ему особенно. Оля начала избегать его, и уже несколько дней подряд они расходятся из школы поодиночке – молчаливые и отчужденные, волоча свое горе, словно мокрый мешок с утопленным котом.
Дома все по-прежнему. Кроме того, что оживление отца спало, и Оля знает почему. Причина его дружелюбия и любви ко всему миру заключалась вовсе не в том, что он нашел деньги на свой проект. Это все встреча с Маней! Стирая кровь с ее коленок, забалтывая бедную дурочку, угощая ее шоколадом, он уже знал, что сделает с ней. Все события предстают перед Олей в их истинном свете, и безжалостнее всего в его лучах выглядят они с мамой – две наивные курицы, радующиеся сытой умиротворенности своего мучителя.
На чердак Оля больше не ходит. Он осквернен, изгажен. У нее не хватает сил даже выкинуть плед в следах крови. Пусть это сделает Димка, думает она. Ему все равно. Это ведь не его папа.
Отец перестал называть ее Лелей. Оля иногда ловит на себе его спокойный взгляд – слишком спокойный, как будто он уже что-то решил про себя и теперь только ждет подходящего часа.
На четвертый день после встречи на чердаке раздается стук в калитку. Стучат громко, требовательно. Оля выходит и видит на улице Маню в ее любимой школьной юбке, перепачканной мороженым.
– Ты? – выдавливает девочка. – Пошла вон!
– Сама пошла! – бесстрашно отзывается Пудра. – Я плевала на тебя!
И действительно, харкает в сторону Оли. Плевок не долетает и падает на землю между ними.
– Дядя Коля! Дядя Коля! – взывает Маня в полный голос.
На пороге появляется отец.
– Ба! Ты еще откуда? Тебе чего?
– Шоколаду хочу! – капризно кричит Пудра. – Ты мне обещал шоколад!
Отец оттягивает резинку домашних штанов и резко отпускает. Щелчок звучит как выстрел.
– Домой иди, Мария, – советует он. – А шоколадом я тебя в другой раз угощу.
– Не хочу в другой! Дай сейчас! Ы-ы-ы-ы!
Оля понимает, что с минуты на минуту разразится один из тех сумасшедших скандалов, которыми славится Пудра. Отец оказывается возле калитки быстрее, чем Оля успевает моргнуть. Его приглушенный голос бубнит что-то неразборчиво – и Маня внезапно успокаивается.
– Обещаешь? – громко спрашивает она.
Отец отвечает коротким кивком.
Оля смотрит вслед уходящей Пудре и думает, что это был не последний ее визит. Теперь она знает, где брать шоколад.
Проходит два дня. Вечером к ним снова стучат, но на этот раз, едва увидев из окна, кто пришел, Оля не выходит из своей комнаты. Зоя Шаргунова маячит за оградой, и слепые ее бельма в сумраке похожи на два бильярдных шара, удачно забитых в лузы. Кажется, если присмотреться, можно даже различить цифры на каждом из них. Бильярдный стол стоит в том кафе, что пороскошнее, и пару раз их с Димкой пускал поиграть пьяненький хозяин, пока кто-то не порвал сукно.
К Шаргуновой выходит мать, долго говорит с ней о чем-то и возвращается слегка озабоченная. Маня снова пропала.
– В который раз уже, – говорит отец.
– Жалко их, – говорит мать.
– Найдется к ночи.
Они забывают о визите старухи почти сразу, но утро приносит тревожное известие: Пудра не нашлась. Бывало, что она задерживалась в чужих садах допоздна, однако ночевать всегда возвращалась домой.
Ее ищут.
Мани нет в школе. Мани нет в подсобке хозяйственного магазина, куда она как-то раз незаметно пробралась, чтобы справить в углу малую нужду. К полудню тревога нарастает. К вечеру старуха Шаргунова приводит дочь в милицию, чтобы написать заявление.
Но заявление уже ничего не решает. Новость облетела заскучавшую Русму, в которой давно не случалось громких событий, и охватила ее, точно огонь – сухой валежник. Отблески его горят во всех глазах.
Жители вовлечены в поиски пропавшей девочки. Маня – в своем роде достопримечательность. В каждом окрестном городке есть вакансия местного дурачка, но только Русма может похвастаться тем, что их дурачок неподдельный. По большей части Маню терпеть не могут, однако сейчас все ее бесчинства забыты. Пропал не просто ребенок, а ребенок особенный, уязвимый; невинная душа, поцелованная Господом в темечко. На глазах Димки и Оли зарождается миф о бедной Машеньке, обделенной умом, но с избытком награжденной душевными качествами; он растает быстрее, чем возник, едва лишь девочку найдут, но пока ее ищут – он необходим. Под его знаменем русминцы собираются на поиски младшей Шаргуновой.
Димка с Олей, которые почти не общались последнюю неделю, встречаются перед своей пятиэтажкой. Они пришли сюда не сговариваясь.
– Думаешь, она наверху? – спрашивает Оля.
– Хрен ее знает. Давно там не был.
Оба медлят зайти в подъезд. Димка задирает голову, силясь рассмотреть, открыты ли чердачные окна.
– Ладно, двинулись. А если она там, как объясним народу наш чердак?
«Наш!» Несмотря на все случившееся, это коротенькое слово внезапно согревает Олю.
– Разберемся. Может, и объяснять ничего не придется.
Но оба уверены, что Маня именно там. Ей больше негде прятаться. Димка мысленно примеряет роль спасителя и обдумывает, будут ли благодарные русминцы награждать его или бить, едва в коллективной памяти всплывет, что Маня регулярно протыкала палкой парниковую пленку и бесстыдно гадила в чужих садах.
Однако чердак пуст. Он пуст той особой необжитой пустотой, которая возникает в комнатах, надолго покинутых людьми, даже если все их вещи остаются на местах. В нем пахнет пылью и голубиным пометом – так никогда не пахло при жизни Аделаиды.
