– От местного общества. Это очень сложно – вырваться из-под его гнета. Но нельзя смиряться. Нельзя просто терпеть. Это путь в никуда.
Оля вытирает слезы и пытается осознать, о чем ей говорят. Знакомые слова отчего-то не складываются в осмысленные фразы. Она чувствует себя маленькой и глупой.
– Поверь, я знаю, о чем говорю. – Марина обращается к ней прочувствованно, и девочка замирает, едва дыша. – Я сама прошла этот путь. Мой способ… э-э-э-э… сопротивления вряд ли подходит для твоей мамы. Но это тоже способ! Тоже борьба! Да-да, борьба! Когда женщина дает волю своему первобытному началу, своей внутренней львице… Происходит такое высвобождение силы! Не телесной, нет, иного свойства… Ты не поймешь, по чисто физиологическим причинам. Просто поверь, здесь работают совсем иные законы…
Происходит что-то не то. Оля понимает это так же отчетливо, как в те дни, когда в ее город приезжал луна-парк. Где волшебство шутов и кочевников? Заплеванный асфальт, кассирша с золотым зубом, предсмертный хрип карусельного механизма.
Оля отстраняется и пристально смотрит в блестящие глаза – долго, очень долго. Марина не выдерживает и отводит взгляд.
– Ты ничего не сделаешь, да? – тихо спрашивает Оля. – Ты нам ничем не поможешь?
Марина тяжело вздыхает.
– Бумбарашка… Чем здесь помочь… Жизнь так сложилась, понимаешь? Паршивая жизнь, гнусная, давай уж начистоту! Но – вот такая.
– Ты ничем нам не поможешь.
Олины слезы высыхают. Маленький испуганный ребенок, выбравшийся на волю, прячется обратно в темную комнату.
Марина пытается прижать к себе девочку, но та вырывается – это удается ей неожиданно легко – и отходит в сторону.
– Знаешь, есть такая теория – о кармическом воздаянии. – Голос Марины звучит жалобно. – Она о том, что в нынешней жизни мы расплачиваемся за грехи в предыдущих… Если принять это за правду, то становится… не то чтобы легче, но многие вещи получают объяснение. Ведь хуже всего для страдающего человека не сама боль, а отсутствие смысла в его горестях… Я утешаю себя этим, когда…
– Да заткнись ты!
Ненависть в голосе девочки заставляет Марину умолкнуть.
– Ты такая же, – цедит Оля. – Я думала, ты мне друг!
– Я тебе друг!
– Ты… ты… – девочка отчаянно ищет слово, выражающее всю степень ее сокрушительного разочарования. – Ты шалава! Сидишь тут в грязи! И заливаешь мне про карму!
– Оля…
– Думаешь, ты лучше тех, кто здесь живет? Чем же? Тем, что живешь в свинарнике? Я тебе доверяла! Надеялась, ты нам поможешь! Я ничего не могу одна, даже защитить ее не могу! Ты же взрослая! – вырывается у девочки. – Почему ты меня бросаешь?!
– Ну что, что ты хочешь от меня? – выкрикивает Марина. Лицо ее некрасиво кривится.
– Ничего я от тебя уже не хочу! – кричит Оля. – Поцелуй своего прекрасного мужа, вот что!
Она выбегает из дома и хлопает дверью с такой силой, что содрогаются оконные стекла. В раковине старая треснувшая чашка распадается на две половины, и поблескивает под каплями воды нежный бессмысленный перламутр.
2
Бабушка Лена с приходом тепла не выползает греться наружу, как все старики, а забивается вглубь своей комнаты, в дальний угол, где лежит густая тень, которую никогда не растворяют солнечные лучи. Бабушка Лена каждый день гуляет по три часа, затем погружает свое массивное тело в кресло, как в ячейку для хранения, и замирает в каменной неподвижности.
Она сидит долго-долго. Глаза ее приоткрыты, взгляд устремлен в стену. Оля часто посматривает туда, надеясь заметить хотя бы игру света. Но стена безжизненна, как взгляд старухи.
– Худо тебе живется…
Оля оборачивается. Она только что принесла Елене Васильевне обед и расставляет на столе тарелки. Голос старухи начисто лишен сочувствия.
Жизнь у Оли и в самом деле не очень веселая, но согласиться со старухой – значит подарить ей право на ухмылку, таящуюся в уголке безгубого змеиного рта.
– По-разному мне живется, – неприязненно отзывается девочка. – Сегодня плохо, завтра хорошо. Как всем.
– Нет, не так. Тебе вчера плохо, сегодня хуже, а завтра совсем погано. Знаешь почему?
Оля молчит.
– Закон такой, – объясняет старуха. – Если покатился с горки, дальше будет все быстрее и быстрее. Это до счастья надо карабкаться, семь потов сойдет, двадцать пар башмаков сносишь, пока доберешься. А с бедой – оно легко: сел на задницу – и фьюить!
Взмах морщинистой руки очерчивает линию, по которой летит вниз Оля.
– Вот увидишь. – Старуха придвигает свой стул к столу и начинает хлебать бульон, сваренный Олиной мамой. – Помяни мое слово, дальше будет только хуже. Хоть готовься, хоть нет.
Обычно Оля молчит, что бы ни твердила Елена Васильевна. Брякнешь лишнего – бабушка пожалуется отцу. Но жестокое предсказание так поразило ее, что возле двери она все-таки оборачивается:
– Баба Лена, зачем вы мне это говорите?
Тяжелые челюсти медленно двигаются, пережевывая курятину.
– Может, сама петельку совьешь, – невозмутимо отзывается Елена Васильевна. – Головенку в нее сунешь и прыг с табуретки. А? Всем проще будет!
Девочка не сразу понимает смысл сказанного. С табуретки? Прыг?
И вдруг видит эту картину бабушкиными глазами. Елена Васильевна швырнула ей в лоб, словно мяч, мысленный образ: крюк, веревка, а на ней качается тощее Олино тельце.
Ухмыляясь, старуха зачерпывает ложкой горячий бульон и причмокивает от удовольствия.
Девочка пятится и молча выходит из комнаты.
Вряд ли Елена Васильевна могла предугадать, как ее слова отзовутся в Оле.
Девочка впервые сталкивается с чистой беспочвенной ненавистью.
И впервые понимает, что это именно она. Ненависть.
Осознание это приносит ей такое облегчение, словно она командующий армией, получивший донесение о том, где в точности дислоцированы войска противника.
Смутные зловещие тени, сгущавшиеся вокруг всякий раз, как она заходила в бабушкину комнату, обрели очертание и имя.
Назови своего врага – и он растеряет половину силы. Так нашептывает Оле ее маленький хищный зверек.
Теперь, когда Оля знает, как сильно бабушка ее не любит, слова о табуретке и петельке кажутся ей смешными.
– Щас! Повешусь я тебе, как же!
Девочка произносит это вслух и складывает кукиш.
– Сама вешайся. Только наша люстра тебя не выдержит.
Даже бред Елены Васильевны перестает казаться ей таким жутким.
Оля вспоминает свои опасения насчет грибов, которые баба Лена приносит из леса. Теперь-то ясно, что она тревожилась не зря. С безумной старухи станется отравить ее и маму, чтобы мирно жить дальше с любимым сыном.
