– Нет, не больше, – произнесла она тихо, словно извиняясь.
Или, может быть, звонок уже кажется ей подозрительным? Накануне, когда она вышла в складское помещение, чтобы найти для змея подходящую коробку, Боян взял с прилавка ее мобильный и быстро позвонил себе, чтобы узнать ее номер. Интересно, заметила ли она этот звонок. Он не знал, как ее зовут.
– Гм, вы знаете, я звоню, чтобы спросить, нет ли у вас желания запустить змея в эти выходные.
– Но я не умею запускать змеев.
Продавщица змеев, захотелось Бояну сказать, должна хотя бы делать вид, что умеет их запускать. Он хотел пошутить, что ей следовало бы предоставлять более полный пакет услуг, но решил, что прозвучало бы развязно, не совсем пристойно даже. Девушка, он помнил, не откликалась на фамильярность многообещающим образом. Он заметил в магазине, что у нее есть привычка, слушая, смотреть собеседнику в глаза; благодаря темным зрачкам, почти все время сфокусированным, она выглядела и невинной, и владеющей собой.
Не важно, сказал он ей, что она не умеет запускать змеев. Он сам хорошо это делает; нужна только небольшая помощь. Девушка с колебанием в голосе ответила, что не уверена. Они договорились с подругой, что в субботу пойдут на художественную выставку.
– Что это за выставка?
– О, ничего серьезного, – сказала она смущенно. Что, подумалось ему, смутило ее – что ее поймали на лжи? Или что к ней клеятся, к чему она не привыкла? – Маленькая выставка, посвященная древней архитектуре, я подумала, что стоит сходить для работы.
Накануне между деловым ланчем и встречей в баре у Переднего моря Боян забрел на боковую улочку, где, он знал, был диковинный старый дом, частью музей, частью торговое предприятие, связанное с организацией, специализирующейся на народном искусстве и ремеслах. Пожалуй, подходящее место, чтобы присмотреть что-нибудь для матери на день рождения, плюс не худший способ убить час, выветривая выпитое за ланчем вино. К декоративному искусству под старину Боян, как и его мать, особой любви не питал, но, насколько он знал, практически все, что он мог предложить, у нее уже было. Он смутно представил себе, что покупает ей бесполезную копию керамической фигурки династии Хань или искусно вырезанную на скорлупках грецких орехов знаменитую попойку поэтов династии Цзинь – что-нибудь, что мать оценит только потому, что ему непросто было это раздобыть. Любовь, измеряемая усилием, была единственным доступным ему видом любви.
Когда он вошел, в торговом помещении была только продавщица, и, услышав от него, что он хочет осмотреться, она предложила показать ему выставку воздушных змеев, изготовленных мастерами. Она помнила материал наизусть и время от времени приглашала его подойти к тому или иному змею поближе, оценить тонкость и качество прозрачных стрекозиных крылышек у миниатюрного шелкового змея величиной с ладонь или рассмотреть каллиграфическую надпись на другом – дикие, пляшущие иероглифы, которых, если бы не девушка, Боян не смог бы расшифровать. Тайком он положил в рот жевательную резинку, чувствуя себя виноватым перед девушкой, которой приходилось делать вид, что не ощущает, как от него разит спиртным. Волосы у нее были некрашеные, и Боян не помнил, когда последний раз видел у девушки такой натуральный черный цвет. Коко была перекрашена в рыжеватую блондинку.
– Вы одна из этих художников? – спросил, когда они выходили с выставки, Боян, показывая на плакат на стене с именами художников, входящих в организацию.
Девушка ответила, что, конечно, нет. Почему, спросил Боян, и она сказала, что большинство художников – мужчины из видных семей, где секреты мастерства передаются от отца к сыну и лишь в редких случаях от свекра к невестке, чтобы искусство сохранялось в чистоте.
– Правила требуют учить сына, но не дочь, учить невестку, но не жену, – сказала она, явно цитируя из текста руководства. Прозвучало до смешного серьезно и почтительно к правилам.
– Тогда почему вы здесь, если они не доверяют вам своих секретов?
Ее взяли, объяснила девушка, потому что она изучала историю старинного народного искусства в колледже. Он видел, что она всего-навсего образованная продавщица, и, судя по одежде и устаревшему мобильному, платили ей мало.
– Куда вообще идут с дипломом по истории искусства? – спросил он.
– Никуда по большому счету, – ответила она слегка удрученно. Ей повезло, что у нее есть работа, добавила она.
– Что делают те, кто с вами учился?
– Каждый свое, у всех по-разному, – сказала девушка, но он видел: она не рада, что разговор пошел в эту сторону.
Он, пожалуй, лучше, чем она, представлял себе, как у них складываются дела: выпускники из семей с хорошими связями вступили в новую фазу своей жизни, образование украсило их резюме как нельзя лучше; и были те, кому, как этой девушке, придется либо сделаться еще одной Коко, либо оставаться в продавщицах.
– Почему вы пошли на эту специальность, если нет хороших рабочих мест? – спросил он.
– Но она мне нравится, – ответила девушка, поднимая глаза, словно была удивлена неуместностью вопроса.
– Понимаю, – сказал Боян, хотя на самом деле не понимал.
Родители и родственники, должно быть, много раз задавали ей этот вопрос; это что, единственный ответ, какой она может дать?
Где-то в глубине здания звякнула микроволновка, открылась и с хлопком закрылась дверца. Он попытался представить себе, как девушка проводит дни в этом магазине, который находится не на бойком месте и никак не рекламируется. Ей одиноко на этой работе? Или она общество вещей предпочитает людскому? Может быть, она не возражала бы, если бы никто сюда не заходил, но люди все-таки появляются – праздные типы вроде Бояна, у которых то ли ничего, то ли слишком многое на уме, или члены организации, художники в годах, которые берут ее юные ладошки в свои, пространно рассуждая о своих славных достижениях. Какое будущее эта девушка рисует себе в воображении?
– Может быть, вы станете невесткой одного из этих людей и узнаете секреты ремесла, – сказал Боян. Вы из таких девушек, каких любят старые мужчины, на благородный или неблагородный манер, добавил он мысленно.
– Но я не хочу быть привязана к одному-единственному ремеслу, – сказала девушка так серьезно, что он не знал, смеяться над ней или сочувствовать.
Если бы он не выпил за ланчем лишнего, если бы не совершил только что сентиментальную прогулку вдоль пруда, у которого часто бывал с Можань и Жуюй, он выбросил бы девушку из головы, сочтя ее наивной дурочкой. Но его тронуло ее упрямство – так тронуло, что он купил самого дорогого змея в магазине, а затем тайком позвонил с ее телефона на свой, чтобы унести с собой что-то, принадлежащее ей.
– Я могу сопроводить вас с подругой на выставку, если вы не возражаете, – сказал Боян сейчас. – А потом мы могли бы запустить змея.
– Но подруге это не понравится.
– Вы хотите сказать – вам это не нравится?
