Он сказал секретарше, что во второй половине дня его не будет: Сычжо работала пять с половиной дней в неделю, свободна была в пятницу после обеда и в субботу. На их первом свидании он узнал и еще кое-что: она выросла в деревне на северо-востоке, около российской границы; ее отец – единственный учитель в сельской школе, обучающий шесть классов в одном помещении; у матери крохотная швейная мастерская; младший брат учится в провинциальном университете, до окончания осталось два года, специальность – маркетинг, и Сычжо надеялась помочь брату устроиться в Пекине после выпуска.
– Вы старше, чем я думала, – сказала Сычжо, изучив паспорт.
– Как это понимать?
Сычжо подвинула ему паспорт обратно через стол.
– Подруга мне сказала: если вам за тридцать пять, то мне не надо больше с вами видеться.
– Так, погодите, что это за подруга, сколько ей лет? – спросил Боян, делая вид, что обижен. По тому, что рассказала о себе Сычжо – она, когда он спрашивал ее в прошлый раз, отвечала не увиливая, с подробностями, – он заключил, что ей двадцать два или двадцать три, примерно ровесница Коко.
Сычжо покачала головой, словно говоря, что все это неважно.
– И откуда у нее такое предубеждение против мужчин моего возраста?
– Она сказала, что мужчины этого возраста… – Сычжо приумолкла на секунду, но в этой паузе не было ни извинения, ни жеманства, – что мужчины ваших лет хотят не того, чего я.
Подруга, возможно, права, подумал Боян, но чего он хочет от девушки, которую, он знал, ему по-хорошему следовало бы вообще оставить в покое? В его жизни вполне хватало людей, способных послужить его чувствам, а его чувства были предсказуемы – предсказуемы настолько, что его не беспокоила возможность неприятных сюрпризов, а приятных он не ждал. Для бездумных радостей у него была Коко, связанная с ним более или менее честным соглашением, без неясностей. Ради интеллектуальной интриги он мог поговорить с родителями – лучше с матерью, чем с отцом, у которого начали проявляться признаки ранней деменции; или даже с сестрой – к ней за годы он стал ближе, чем в детстве, хотя, пожалуй, точнее будет сказать, что взрослость позволила ему дорасти до нее, выпущенной в мир не ребенком, а гением, вынужденным до поры обитать в теле ребенка. Если ему захочется испытать нежность к юным, есть две племянницы, которых можно любить издалека. Захочется играть с людьми в игры (хотелось ли ему этого когда-нибудь? нет, по большому счету) – для этого есть масса возможностей: неуступчивые деловые соперники, денежные выигрыши, если он пожелает основательней погрузиться в бизнес-проекты. Глядя на свою жизнь в этом свете, он не находил в ней места для Сычжо. Она из категории «разное», подумал он; в нее входят и другие, выбитые и выбивающие из колеи: Можань, Жуюй, Шаоай – последняя так долго была центром этой категории, что невозможно было думать о ней сейчас как об отсутствующей, – может быть, даже Тетя; и, конечно, он сам в минуты апатии, когда люди в его жизни не в состоянии его развлечь, помочь забыться. Но поместить Сычжо в это пространство, куда он редко позволял себе заглядывать, – не тревожный ли это знак?
– Чего хотят девушки ваших лет? – спросил Боян.
Он легко мог перечислить все, чего хотела Коко, ничего сверхдорогого в этом списке не было. Он мог назвать кое-что из того, о чем мечтала Сычжо: удержаться на работе во времена, когда многие выпускники высших учебных заведений становятся безработными; найти возможность продвинуться вверх в жизни – каким способом, задался он вопросом, и решил, что, кроме замужества, другого способа нет, – и купить небольшую квартиру за Пятым или Шестым городским кольцом; познакомиться с какими-нибудь нужными людьми, чтобы младший брат получил точку опоры, пусть и не самую надежную, когда придет время выходить на трудовой рынок; создать вместе с ним условия для того, чтобы в перспективе перевезти в Пекин родителей. Брак и дети – своим чередом, и в следующем поколении миграция семьи из сельской местности в столицу будет завершена. Знакомая история, и Боян видел, что мог бы стать в ней полезным звеном. И что, девушка поэтому согласилась на вторую встречу? За их первым ужином он говорил о своей профессии только в общих чертах; оба раза постарался одеться с безупречным вкусом, но не экстравагантно, хоть и отнюдь не был уверен, что она уловит тонкую разницу. В очень многих отношениях она не имела ничего общего с Коко, и этим отчасти объяснялось, что он все еще не чувствовал себя в состоянии прийти к каким-либо выводам. Когда твоя жизнь пронизана стандартными процедурами, все, что в эти готовые процедуры не укладывается, рождает подозрение, что тебя оценили ниже, чем следует. Коварной обольстительницей он Сычжо не мог бы назвать – однако местность, по которой он сейчас шел, была малознакома, и это не только взбадривало, но и вызывало опасения.
Сычжо сделалась задумчива.
– Мне кажется, я хочу… – Она умолкла и вновь подняла глаза. – У вас есть ребенок?
– Я не женат, – сказал Боян. – Послушайте, мужчина моего возраста вполне может выглядеть в ваших глазах чудовищем, но поверьте, будь у меня жена, я оказал бы ей честь хотя бы тем, что не бегал бы за молодыми девушками.
– Но это не значит, что вы никогда не были женаты, правда? Поэтому возможно, что у вас есть ребенок, – сказала Сычжо.
Он бы предпочел услышать в ее словах жеманство или даже заигрывание, но то, как серьезно, без улыбки она на него смотрела, делало разговор похожим на состязание в логике.
– Да, возможно. Но нет, ребенка у меня нет. Если бы был, я не скрыл бы этого от вас.
– Но как я могу знать, правду ли вы говорите? – спросила Сычжо. – Я вас не знаю, так что полагаться могу только на ваши слова.
Боян засмеялся.
– Кто вы, уважаемая? Частный детектив?
– Нет, разумеется, – промолвила она, отклоняясь назад, чтобы официантка, принесшая чай, могла поставить прибор между ними.
Разлив чай по чашкам, официантка опустила глаза и сказала, что надеется, что чай придется им по вкусу. Сычжо поблагодарила девушку, не сводя глаз с ее лица. Боян не знал, чувствует ли Сычжо, что его взгляд как был, так и остался прикован к ее лицу. Когда они опять остались одни, Сычжо сказала, что люди порой лгут и ей хочется знать, когда они это делают и почему.
– А вы не лжете? – спросил Боян.
Подумав, девушка ответила, что лжет не так много, потому что избегает ситуаций, в которых понадобилась бы нечестность.
– Если у вас это получается, могу назвать вас удачливой девушкой, – сказал Боян. – А вот вам, например, вопрос: я вам нравлюсь настолько, что вы согласились на вторую встречу, верно?
Сычжо покраснела. Ее неопытность – нет, ее невинность – была тем, из-за чего он потерял голову и стал не таким расчетливым, но эта же невинность поставила ее сейчас перед дилеммой. Этот урок, хотел ей сказать Боян, ей еще предстояло усвоить: невинность только тогда может быть твоим оружием, когда окружающий мир ее не видит.
– У меня нет ответа на ваш вопрос, – сказала Сычжо.
