– Это самый шаблонный способ, каким люди уклоняются от вопроса, – заметил Боян. – И это еще хуже, чем ложь.
– Но если это работает? Почему я не могу этим воспользоваться, если другие пользуются с успехом?
Потому что ему ненавистно думать о ней как об одной из других – но этого Боян не сказал.
– Одно из преимуществ моего возраста, – сказал он, – в том, что мне легче поймать человека на лжи, чем в двадцать лет. Так или иначе, сообщаю вам, и это не ложь: я был женат. Один раз. Теперь не женат. – Под сорок, разведенный, бездетный, с отличным доходом и просторным городским жильем, Боян принадлежал к числу самых ценных мужчин на брачном рынке – был бриллиантовым холостяком. – Так что я не только слишком стар, но теперь вы знаете, что я разведен. Это еще сильней уменьшает мои шансы как ухажера?
Сычжо смутилась от слова ухажер, но быстро оправилась.
– Нет, я думаю, это ожидаемо в вашем возрасте.
– Что ожидаемо?
– Развод. Моя подруга говорит: хуже, чем мужчина за тридцать пять, только мужчина за тридцать пять, который никогда не был женат.
Боян засмеялся, но Сычжо только смотрела на него, не отводя глаз. Его сердце, он почувствовал, немного сжалось. Чем она с ним занимается – делает из него образчик для своего девического исследования мужчин и их характеров и последующего обсуждения с подругой?
– Кто она все-таки, эта ваша подруга?
– Вы ее не знаете.
– Но я должен с ней познакомиться! – сказал Боян. – Я предложу ей должность: будет просеивать для меня кандидатуры новых сотрудников.
На долю секунды лицо Сычжо застыло, и ему подумалось: девушки что, всегда испытывают ревность, когда кто-то хвалит другую девушку?
– У нее уже есть работа, – сказала она.
– Я предложу более выгодные условия.
Сычжо покачала головой и сделала вид, что изучает чайный прибор. Когда договаривались об этой встрече, она настояла на другом районе, подальше от Переднего и Заднего моря; почему, спросил он, и она ответила, что там слишком много туристов, из-за них там нечем дышать.
– Что еще ваша подруга советует вам узнать про меня?
– Эта подруга – я сама, – призналась Сычжо.
В первый момент Боян не нашелся, что ответить. Сычжо улыбнулась и сказала, что ни с кем не советовалась. Только сама с собой.
– Понимаю, – сказал Боян, но он не понимал, куда ведет этот разговор.
Он заметил, что она, когда улыбается, выглядит печальней и старше, – огорчительно, когда видишь такое у миловидной девушки, ведь улыбка – если она не то, что Коко и ее подруги практикуют перед зеркалом с модным журналом в руке в качестве образца, – должна быть лучшим женским украшением.
– Будь я своей лучшей подругой, я хотела бы знать ответы на эти вопросы, – объяснила Сычжо, и он уловил в ее голосе умиротворяющую нотку. – Разве это так уж бессмысленно? В сущности, я не солгала.
Девушка слишком долготерпелива с миром, подумал Боян; она, должно быть, никогда не была в положении, когда нетерпимость – возможный выбор, и она никогда не усматривала в ней свой долг.
– И что эта лучшая подруга внутри вас шепчет вам сейчас? Что я для вас плохой вариант?
– Могу я задать вам вопрос: у нас свидание?
Проще всего было бы отшутиться, умеряя тем самым странную настойчивость девушки, но достаточно ли этого? Не умалит ли он себя этим в ее мнении? В глазах Сычжо, когда Боян встречался с ней взглядами, ему виделась решимость не упускать ни единой подробности. Эта дотошность – ее природное качество?
– Традиционно говоря, нашу встречу следовало бы рассматривать как свидание.
– Ну а если говорить не традиционно? – спросила Сычжо.
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что хочу знать, что вы думаете о таких вещах.
– Я или мужчины вообще?
Она, казалось, не знала, как теперь быть. Каждый вариант ответа ставил ее в положение, с которым нужно было бы примириться: спрашивая о его личном мнении, она рисковала бы тем, что он получил бы весомое место в ее жизни; выталкивая его обратно в океан мужчин, она поставила бы под вопрос свою честность.
В нем шевельнулась нежность: он уже знал ее, пожалуй, лучше, чем хотел. Каждый вопрос, на какой человек ищет ответа, неизбежно возвращается к нему, летит обратно бумерангом, врезается в его плоть. Она не ограждена от этого никакой броней, что бы она ни думала; нет, она не защищена совершенно: только тот, кто не ищет ответов, может быть уверен, что его ничто не тронет, не ранит.
– Я спрашиваю… – начала Сычжо, но осеклась, вновь задумалась. – Мне кажется, я хотела бы знать, что вы, лично вы, думаете.
Боян ощутил прилив удовлетворения, словно выиграл трудный бой с батальоном мужчин; их неразличимые лица быстро удалялись.
– Я считаю себя рядовым мужчиной в этом отношении, поэтому, конечно, полагаю, что пригласил вас на свидание, – сказал он, сохраняя вдумчивое выражение лица. – Но вы просите о большей откровенности, поэтому скажу вам больше: лишь с очень серьезными оговорками я рассматриваю это как свидание.
– Почему с оговорками?
– Потому что разве должен такой разговор происходить на свидании, как по-вашему? Когда люди всецело во что-то погружены, они не анализируют и не спрашивают, почему погрузились.
– Понимаю, – сказала Сычжо, и Боян подумал, что она выглядит слегка расстроенной.
Во время их первой встречи она казалась более довольной – правда, говорили они не на такие трудные темы: она рассказывала о своей работе и о детстве в деревне на севере, он задавал вопросы и, в свой черед, сообщил несколько безвредных подробностей о своей жизни.
Оба молчали. Разговор, похоже, принял неожиданный оборот, хотя Боян не мог решить, разочарован он или нет. В жизни этой девушки ему нечего было делать, и ему следовало радоваться, что ей хватило здравого смысла поставить его присутствие под вопрос. И все же хотелось побыть с ней немного дольше; хотелось даже признаться ей – но в чем? – тревожно подумал он. В этой девушке, казалось, имелся некий центр, может быть, неведомый ей самой, некий таинственный вакуум, сам собой притягивавший его к ней. Могла ли это быть ее юность или невинность? Нет, что-то другое. Он подумал о другой девушке, встреченной много лет назад, о сироте, из-за которой он повел себя как дурак. Ничего юного, ничего невинного в Жуюй не было даже тогда; и тем не менее был в ней, тянул его в себя такой же вакуум, опасный в ее случае. Чтобы успокоиться, Боян поднял к губам чашку. Люди не исчезают из твоей жизни, они возвращаются в другом обличье.
– Допустим, мы не на свидании, – сказала Сычжо. – Тогда что мы теперь? Пожмем друг другу руки и попрощаемся?
Боян показал на свои часы.
– Мы сидим тут всего двадцать минут, – заметил он. – Вам не кажется, что разойтись сейчас было бы чуточку поспешно?
