– Так вот, моя догадка состоит в том, что, не знаю, при каких обстоятельствах, ты в юности – в восемнадцать, в девятнадцать лет – познакомилась с женатым мужчиной, и начался роман, а когда возникли сложности, он организовал твой переезд сюда. Но теперь эта женщина, кто бы она ни была – жена, скорее всего, – умерла, и препятствия больше нет.
– Вы с Эдвином пришли к этому вчера вечером?
– Нет, у меня всегда была такая мысль, но Эдвин не соглашался, пока не увидел тебя вчера. Видимо, то, что ты сказала об умершей, убедило его в моей правоте. Ну, и в какой части это неправдоподобно?
– Правдоподобно во всех частях, – сказала Жуюй. – Но как вписываются в эту историю два мои замужества?
– А ты действительно была два раза замужем?
– Вижу, ты начала сомневаться во всем, что я говорила.
– Насчет твоих браков у нас только твои слова.
Жуюй вздохнула.
– Если я с самого начала внушала такие подозрения, зачем ты помогла мне переехать?
– Я не знала тогда! – воскликнула Селия. – Но я в любом случае была бы не прочь оказать помощь. Я думала, ты просто хочешь оттуда выбраться. Впрочем, твои отношения с бывшим работодателем и правда показались мне подозрительными.
– И как эта часть вписывается в твою историю?
– Тут я вижу больше реальности, чем в твоих браках. Я бы сказала, что склонна считать их вымышленными, – разве только ты докажешь мне обратное.
– Почему? Неужели я выгляжу женщиной, которая может быть только любовницей?
Селия засмеялась.
– Нет, я серьезно спрашиваю, – сказала Жуюй.
– Как выглядят любовницы? – спросила Селия и посмотрела на Жуюй изучающе. – Не знаю, но думаю, у тебя вид женщины, которой невдомек, что она заслуживает лучшего.
Жуюй подумалось, что ее проблема, возможно, отчасти в том, что она не в состоянии представить себя женой. А вот в Можань, к примеру, всегда чувствовалось что-то свойственное жене: она никогда не стала бы ничьей любовницей, она была рождена для супружества.
– Ну, продолжай знакомить меня со своим расследованием. Как ты объясняешь мужчину в Твин-Вэлли?
– Я подумала, мужчина в Китае перестал тебя содержать и понадобился кто-то другой, но Эдвин сказал, что это мог быть деловой партнер того человека в Китае и его роль была всего-навсего ролью опекуна. И все же я бы скорее предположила, что ты тогда двинулась дальше, оставила в прошлом этот китайский сюжет. Я ближе к истине, чем Эдвин?
– Из содержанок китайского чиновника – в содержанки американского политика?
– А он политикой занимался?
– Яркой карьеры в политике у него не получилось, – сказала Жуюй. – Но одно время он, похоже, думал, что получится.
– Значит, я была права! Мы могли о нем слышать?
Жуюй покачала головой. Упоминать в этом разговоре имя Эрика ей не хотелось.
– Как вы познакомились?
– С кем?
– С неудачливым политиком. Как его зовут?
– Имярек, – сказала Жуюй. – Я вела бухгалтерию в одной из его фирм. А потом он нанял меня экономкой. Нет, Селия, тебе незачем сидеть и гадать, умирая от любопытства. Если хочешь знать больше – спрашивай.
– Что между вами произошло?
– Ничего такого. Мне кажется, мы хотели увидеть, сможем ли вписаться в жизнь друг друга, но толком из этого ничего не получилось.
– Почему?
– Думаю, любви было маловато.
– С твоей или его стороны?
– С обеих, – ответила Жуюй.
По крайней мере у Эрика хватило терпения на три года с ней, хотя это были ровно те три года, что продлилась его юридическая битва за развод. Жуюй предпочитала думать, что он потому предложил ей коттедж, что ему нужна была удобная женщина, не сулящая осложнений. Как он выбрал Жуюй – выбрал умно, оба согласились с этим потом, – она не спрашивала; она переехала в коттедж, ибо не имела ни в то время, ни когда-либо лучшего – или худшего – места в жизни. В каком-то смысле им хорошо было друг с другом, но то, что началось на договорной основе, могло кончиться только в рамках условий, писаных или неписаных. Жуюй казалось сейчас, что, возможно, оба они беспрерывно ждали, чтобы другой предложил поправку, – впрочем, разве это могло что-нибудь изменить? Оба не хотели совершить ошибку, и, в конечном счете, ни он, ни она не желали отказаться от своего слегка саркастического взгляда на эти отношения; словно они были соперниками в бизнесе и восхищались друг другом, но должны были, чтобы не попасть впросак, смеяться над своим восхищением. Расстались по-дружески, согласившись больше не контактировать.
– Ну вот, – промолвила Жуюй и посмотрела на часы. – Пожалуй, все насчет моего бывшего работодателя.
– Ты… не любила его из-за человека в Китае?
Жуюй улыбнулась.
– Ты не на шутку уверовала, что в Китае кто-то есть.
– Если нет, то почему… – начала Селия и осеклась.
– Что – почему?
– Если нет, то почему ты надумала сейчас вернуться в Китай?
Жуюй вгляделась в Селию.
– Ты именно этот вопрос собиралась задать?
Селия вздохнула.
– Если нет, то почему ты не хочешь жить реальной жизнью?
Возможно, версия Селии была лучше: повесть о верности и предательстве, о расчете и невинности. На мгновение Жуюй увидела себя глазами Селии – и Эдвина: жизнь под знаком первой близости, если не первой любви; годы, прожитые или растраченные, в ожидании смерти другой женщины. Роман и трагедия были бы идеальными сносками к ее непримечательной жизни; без этой драмы и тайны остается одна обыденность. Но как она могла объяснить, что хотела одного – быть сама по себе, не быть ничьей собственностью? Когда-то она была, хоть и совсем недолго, собственностью родителей, потом принадлежала тетям-бабушкам, считавшим, что она принадлежит не столько им, сколько их богу; разные люди после этого претендовали на нее, но, оставаясь ничейной, ты не можешь снова быть отвергнута.
– Ау, – промолвила Селия. – Ау-у-у.
Жуюй опять взглянула на часы и допила кофе.
– Мне не хочется прерывать разговор, но скоро пора будет в магазин.
– Еще есть время, – сказала Селия. – Я тебя отвезу. Слушай, зря ты так напряглась. Мы же твои друзья, мы искренне обеспокоены из-за тебя. Вот из-за чего эти вопросы.
– Я знаю, – отозвалась Жуюй.
– И, что бы ты ни чувствовала сейчас, не принимай поспешных решений, – сказала Селия и, увидев, что Жуюй, похоже, не поняла, наклонилась ближе. – Не надо возвращаться в Китай.
– Почему?
– Тебе не кажется, что ты заслуживаешь лучшего, чем у тебя было? Зачем ехать к подонку, который двадцать лет продержал тебя в подвешенном состоянии?
