– Откуда мне знать?
Откуда человеку знать что-либо про другого человека? Грифельная доска внутри нас, которая и вначале не так велика, как нам хотелось бы, уменьшается с обретением того, что мы называем опытом. Все, что мы на нее наносим, должно по идее поддаваться стиранию, одна страсть уступать место другой, одни отношения заменяться другими, такими же неустойчивыми. Снова и снова мы лжем себе, говоря, что начинаем с чистой доски, но, как бы прилежно мы ни орудовали губкой, остаются разводы: страхи, недоверие, необходимость без конца ставить под вопрос мотивы, которыми руководствуются другие.
Позже, сидя в вестибюле отеля, Боян пытался думать о Сычжо; мысли о состоянии отношений с ней в ближайшее время – на следующий день, на следующей неделе – давали ему, пока он ждал Жуюй, точку опоры. Сычжо, когда он высаживал ее, была молчалива; он пообещал вскоре позвонить. Надо будет что-то ей сказать при следующей встрече – но что? Она поставила ему ультиматум; раскрыв перед ним свое прошлое, потребовала от него некой честности, какую он не находил в себе.
Он посмотрел на часы – десять минут восьмого, такая задержка еще не означает опоздания, но что если Жуюй передумала и вовсе не появится? Он достал платок и вытер лоб. Мелькнула мысль, не подойти ли к администратору, не заявить ли о себе, но это значило бы выказать нетерпение и, хуже, проявить неверие во встречу. Он клал ногу на ногу, снимал, клал снова. Это, говорил он себе, не первое свидание, не какое-нибудь там недозволенное рандеву.
Дверь лифта открылась и выпустила, наряду с другими постояльцами, Жуюй. Он узнал ее сразу. Фигура уже не девическая, но по-прежнему стройная; лицо спокойное, чуть ли не умиротворенное. Он пожелал, вопреки логике, чтобы она была вместе с кем-то из постояльцев и ушла с ним, но все быстро двинулись в разные стороны, оставив ее одну; она встретилась с Бояном глазами, но не приближалась. Он встал и сделал несколько шагов вперед. Не находя ни уместного жеста, ни верных слов для приветствия, он вновь почувствовал себя застигнутым врасплох, не готовым.
– Ну вот, – сказал он наконец.
Жуюй рассматривала его без всякой уклончивости.
– Наверное, ты знаешь какое-нибудь тихое место недалеко, где можно посидеть и поговорить?
Конечно, сказал он и добавил, что забронировал отдельный кабинет в ресторане поблизости.
– Он в сычуаньском стиле. Не знаю, ешь ли ты острую пищу, но там и неострые блюда есть неплохие. Только перейти через улицу, и там вполне чисто. Но если ты предпочитаешь что-то другое, можно найти еще какое-нибудь место.
Она сказала, что звучит заманчиво, и он повел ее. Оба молчали, пока их не провели в забронированную комнату со стеклянной дверью, на которой красовалась надпись «Рейтер» и которая была полупрозрачным зеркалом, позволяющим тем, кто сидит внутри, видеть общий зал ресторана, а самим оставаться невидимыми. Жуюй указала ему на все это и спросила, не собираются ли тут иностранные корреспонденты; он ответил: нет, вряд ли, это просто такое название. В ресторане имелись и другие подобные комнаты: «Си-эн-эн», «Би-би-си», «Франс Пресс». А «Синьхуа»? – спросила она, и он сказал: нет, никто не хочет есть в комнате, названной в честь агентства новостей, которому нельзя доверять. Жуюй заметила, что не считает иностранные агентства более достойными доверия.
– Все они одинаковы, – сказала она.
– Такого быть не может, – возразил он.
– Одинаковы, как одинаковы люди, – сказала она. – Ты бы стал искать за границей хорошего человека, если бы не мог найти его дома?
– Для тебя это, возможно, и так, но мало кто повидал мир, как ты. Ты должна позволить людям надеяться на лучшее.
Официантка принесла чай и начала перечислять субботние фирменные блюда. Боян прервал ее и попросил оставить им меню и подождать за дверью. Официантка с готовностью ретировалась.
Сквозь стекло Жуюй смотрела на официантку, вставшую у двери.
– Я не так много повидала, как ты думаешь, – сказала она, обратившись к Бояну. – Я не вижу в этом смысла, так что ничего страшного. Но ты-то как, что за жизнь у тебя сейчас? Мгновенно отменить то, что было намечено на субботний вечер, – у тебя, видимо, хорошее положение, раз ты смог так поступить.
В ее словах был какой-то подтекст, которого он не мог толком понять, – или, возможно, он просто забыл, что ей всегда, казалось, нужно было больше, чем только ответ.
– Не может быть ничего важнее, чем встреча с тобой, – сказал он.
– Почему?
– Ты не часто бываешь в этом городе. Или не даешь мне о себе знать.
– Вот я дала о себе знать и дала себя увидеть. Что теперь? Можешь поставить галочку и ехать домой к жене и ребенку, так?
– У меня, к твоему сведению, нет ни жены, ни ребенка.
– Почему? Разве это не минус для мужчины твоего возраста? Или ты предпочитаешь свободу бриллиантового холостяка?
– Я был женат. Брак не удался.
– И больше пытаться не хочешь?
– Обжегшись на молоке, дуешь на воду, – сказал он и на миг почувствовал себя виноватым перед бывшей женой. Впрочем, ведь это она ему изменила – что худого в том, чтобы сейчас изобразить себя жертвой? – А ты? Ты приехала сюда одна?
– Ты получил повод спросить меня в ответ о моей личной жизни – что ж, справедливо, – сказала Жуюй. – У меня было два брака. Оба, разумеется, не удались, как ты вполне можешь себе представить.
– Не в силах представить.
– Что у меня могло быть не одно, а целых два неудачных замужества?
– Что ты вообще была замужем.
– Но ты же знал, что я ушла из университета, чтобы выйти замуж.
– Ты ушла из университета, чтобы уехать в Америку, – вот как я это расценивал, – сказал Боян. – Тот брак я не считаю настоящим. А второй – он был лучше?.. Не такой, как первый?
Она покачала головой.
– Такой же бессмысленный.
– Зачем тогда вообще было выходить замуж?
– А почему нет? Ты ведь женился.
– Мой брак был настоящий, – сказал он. По крайней мере какое-то время, по крайней мере он предпочитал так думать.
Жуюй улыбнулась. Это, похоже, было в ней новое; Бояну пришло в голову, что он никогда не видел ее улыбающейся.
– Я не могу, конечно, оправдывать свои замужества. Лучше бы не использовать брак для решения проблем – но бывают трудности практического свойства. А я не очень хорошо умею их преодолевать.
– И что же, браки по расчету были единственным выходом? – спросил Боян и почувствовал, что прозвучало язвительней, чем он хотел. Сычжо сказала бы – продаться.
– Не единственным, разумеется.
– Но самым простым?
– Давай не будем ввязываться в эти обсуждения, – сказала Жуюй. – Я приехала не для того, чтобы обсуждать с тобой свои замужества, и, безусловно, я мало что могу сказать о твоем браке.
