— Ты чего Тимыча третируешь? — улыбнулась Лена, глядя на расплющенные по стеклу брыли. — Он разве провинился, что его еды лишают?
— Он мокрый, как свин. И мне совершенно не хочется после душа получить комок грязи с радостно отряхивающегося кабанчика. И вообще! — повысила голос она. — Кое‑кто, прежде чем спускать пса с поводка, должен был его, пса, хорошенечко обтереть, а лапы — вымыть!
— А кое‑кто, — за стеклом появился улыбающийся Кирилл, и сердце Ланы сладко замерло — до чего же он был хорош сейчас, с вьющимися после дождя волосами! — просто слегка озадачился, услышав с кухни голос, которого там быть не должно. Мадемуазель Осенева, вы где ночью прятались? Неужели под супружеским ложем? Фи, как можно! Вы, что ли, вуайеристка?
— Не того представителя самцового племени ты кабанчиком назвала, подружка, — загрустила Ленка, подперев щеку рукой, от чего рабочим остался только один глаз. — Муж твой самый свинский свин, а вовсе не пес. Гадости такие барышне говорит прям с утра, конфузит. Видишь, как трепещут от стыда мои ланиты?
— Не вижу, — Лана намазала маслом тост.
— Слепая?
— Не вижу, потому что понятия не имею, что такое ланиты. Покажешь — увижу.
— Ну вот, а я надеялась от тебя узнать местонахождение этой загадочной части тела, — тяжело вздохнула Осенева, присоединяясь к подруге. — Ладно, завтракать давай. А самцы пусть моются.
Развеселилась, отвлеклась, молодец, Кирилл! Ведь не мог не видеть у подъезда ярко‑алый «Пежо» Осеневой, но, «прочитав» эмоции и настроение девушки, все сделал правильно.
Глава 21
К моменту появления на кухне чистеньких и практически сухих пса с хозяином Лена совсем расслабилась и, допивая кофе, рассказывала, как едва не поровняла своим кокетливым «пыжиком» бордюр возле магазина.
— Сегодня, что ли? — включился в разговор Кирилл, насыпав в лохань Тимыча сухой корм. — Зачем понадобился мадемуазель Осеневой магазин ранним утром в воскресенье? Водочки хряпнуть рюмашку?
— Заметьте! — очень точно скопировала Велюрова‑Броневого Ленка. — Не я это предложила! И я, между прочим, совсем не шучу, — криво улыбнулась она. — Я действительно заезжала в магазин за спиртным. Правда, за мартини, водку я не люблю. Напиться хочется, как тогда.
— Как когда, простите? — Кирилл сел наконец за стол. — Я чего‑то не знаю?
— Лена приезжала ко мне в день гибели Вадима, я же рассказывала, — пояснила Лана.
— Но ты упустила маленькую подробность насчет напиться. Надеюсь, соседям двери не поджигали и матерные частушки не пели? — озаботился он.
— А что, Ланка так себя ведет, когда наклюкается? — заинтересовалась Осенева. — Никогда не видела ее напившейся, обычно я обгоняю.
— А ты как‑нибудь прояви выдержку и не гони, столько интересного на мобилку снимешь! У меня уже целый архив накопился. Если вдруг что с бизнесом случится, я на YOU TUBE буду та‑а‑акие кадры выкладывать — мигом миллионером стану.
— Ага, значит, готов своей девушкой торговать, лишь бы мошну набить? — Лана запустила в Кирилла кусочек сыра, чем невероятно порадовала алабая — отрикошетивший ото лба хозяина сыр упал практически в пасть пса.
— Что набить, извини? Я не понял, гул в голове после удара пищей все заглушил.
— Классные вы все‑таки ребята, — грустно улыбнулась Лена, наблюдая за шутливой возней парочки. — Здорово, что вы нашли друг друга.
— Мы старались, — Кирилл нежно убрал с лица Ланы непослушную каштановую прядь. — Особенно я. Без нее жить уже не получалось.
Девушка потерлась щекой о теплую ладонь своего мужчины:
— Спасибо, что выстоял. Never give up! Никогда не сдаваться! Помнишь, Ленка, мы видели такой плакатик: лягушка в клюве аиста схватила почти проглотившую ее птицу за горло. Вот и Кирюшка так же. И ты должна.
— А что я? — Осенева попыталась сконструировать недоумевающую физиономию, но конструктор из нее был ерундовский.
Кирилл укоризненно покачал головой:
— Лен, прекрати. Ты же знаешь — я чувствую твое настроение, твои эмоции. Ты напугана, очень напугана. И не пытайся загнать свой страх внутрь, поделись им с нами, и он исчезнет. А если и не исчезнет, то станет в три раза меньше. Верно, Олененок?
Вот зачем он только что проговорил это в самое ухо? Совсем сбил с серьезного настроя, вызвав толпу игривых мурашек, рассыпавшихся по всему телу. Тоже мне, нашел время!
Осенева закусила губу и с минуту молча смотрела в окно. Потом повернулась и тихо заговорила:
— Мне действительно страшно. Очень страшно. Вчерашние события многократно усилили этот страх, превратив его в ужас. Лана, ты меня неплохо знаешь — разве я подвержена глупой панике?
— В том‑то и дело, что нет. Я дружу с сильной, уверенной в себе, выдержанной женщиной, успешной бизнесвумен. И если ты так психуешь, несмотря на все мои усилия тебя успокоить, значит, все действительно плохо. Да еще этот гриб дурацкий вчера… — Лана передернула плечами. — В общем, рассказывай, подруга, куда ты все же влипла. И что там с мамой вашей Дины. Надеюсь, девушка ошиблась, и с ее матерью на самом деле все не так печально.
— К сожалению, печально. И даже очень. Марину Сергеевну отравили.
— Что?!
— То.
— Но зачем? Кому она мешала? Она ведь, кажется, в университете преподавала? Что, кому‑то из студентов плохую оценку на экзамене поставила?
— Если ты не будешь меня перебивать, я расскажу все по порядку.
— Я попробую.
— В общем, когда мы вчера приехали в квартиру Квятковских, там уже были врачи и милиция. Милицию вызвал врач, когда понял, что смерть Марины Сергеевны наступила не от болезни или несчастного случая. Короче, внизу, у подъезда, толпа соседей, нас в квартиру сначала пускать не хотели, но Нелли помогла. Они с Кариной Георгиевной уже были там, потому что живут близко. Кошмар какой‑то! — Лена судорожно вцепилась в пустую чашку из‑под кофе. — Квартира огромная, я даже не знаю толком, сколько там комнат, потолки высоченные, кажется, даже эхо есть. Сумрачно как‑то, словно в соборе днем. В самой дальней комнате в кресле сжалась в комочек несчастная Динка, она была похожа на японскую анимэшку — глазищи огромные, в пол‑лица, сухие, горячечные какие‑то. Она смотрит в одну точку, раскачивается и все время повторяет: «Зачем, мамочка, зачем?» Возле нее почти все время была Нелька, потом мы с Ириной по очереди всю ночь просидели, ждали, когда ее отпустит и Динка наконец заплачет. А тетя Карина разбиралась с врачами, милицией, взяла, в общем, на себя все печальные хлопоты. Динь одна ни за что бы не справилась. Ее саму пришлось караулить, как бы она чего с собой не сделала. Динка ведь себя винила в смерти матери.
— Почему? — не удержалась‑таки от вопроса Лана.
