– А нотариус?
– Вот здесь у меня нотариус! – хохотнул Алексей, кивая на папку на столе. – Все давно готово!
– Если у тебя все схвачено, почему бы и подпись Илоны не подделать? Ты ведь не собирался ее отпускать, а грохнул бы, как Евгешу?
– В случае ее смерти провели бы графологическую экспертизу, а нам надо, чтобы все было чисто – комар носа не подточит.
– И как ты намеревался это обтяпать?
– Да как угодно, – передернул плечами Трухин, и дуло снова опустилось на критический уровень. – Со стариками сплошь и рядом бывают несчастные случаи. Мы с Тонькой ее биологические дети, анализ ДНК это подтвердит. Наследство, дядя, у нас в кармане!
– У тебя ничего не выйдет, – усмехнулся Фисуненко. – Илона завещала квартиру со всем, что в ней есть, лечебнице.
– Что с того? Завещание можно изменить, а вот дарственную…
– Мы снова возвращаемся к диагнозу Рогозиной.
– Это еще бабушка надвое сказала: твое слово против…
– Против ее истории болезни. Можешь рискнуть, а можешь попытаться облегчить свою участь и отпустить Рогозину.
– Ага, щас! Если хочешь получить мамулю живой, подгони лучше машинку. И не кособокую какую-то «Газель», а джип. И денег… тыщ пятьсот. Я заберу с собой сеструху и старуху, а потом старуху выпущу.
– Так я тебе и поверил. Зачем тебе ее выпускать, если живой она больше не нужна? Терять тебе нечего: и так за тобой два трупа.
– Каких это два?
– Евгеша и директриса дома малютки.
– Директрисы на мне нет, слышишь, мент? Когда я уходил, она была живее всех живых! И та, другая тетка тоже.
– Какая другая? – навострил уши Евгений.
– Неважно. А Евгеша… с ней все случайно вышло. Короче, легавый, мои условия ты знаешь: хочу машину и бабки. Миллион!
– Ты же говорил пятьсот тысяч?
– Я Тонькину долю забыл.
Мысль Фисуненко работала на бешеной скорости. У Трухина нет причин оставлять Илону в живых, как нет и шансов уйти самому. Пока о них с Антониной никто не знал, его план был хорош: он заставляет Рогозину подписать дарственную, она умирает при невыясненных обстоятельствах, и дальше они с сестрой предъявляют права на наследство.
Увы, красивая конструкция дала трещину, и не одну. Во-первых, Илона написала завещание, и, чтобы его оспорить, потребовалась бы масса усилий. Во-вторых, дарственная, которой добивался Алексей Трухин, была бы недействительна по причине недееспособности или частичной недееспособности Илоны, которую легко доказать. Плюс ко всему Илона вышла замуж за Свердлина, который официально становился ее опекуном, а уж от него-то братец с сестрицей точно ничего бы не получили. Была еще Евгеша, самим своим существованием мешавшая Антонине.
И вообще, с чего он взял, что Рогозина в самом деле их мать? Директриса дома малютки ничего на этот счет сказать не могла, ведь Антонину нашли на свалке. Но кто-то же навел его на Рогозину? Что это за другая женщина, о которой обмолвился Трухин?..
Капитан не мог не заметить, что руки у Трухина подрагивают, а лицо покрывается испариной: у мужика определенно начиналась ломка. Надо срочно что-то предпринять, только что?
В этот момент Илона жалобно застонала: похоже, она выходила из прострации и начинала осознавать, что происходит. Трухин отвлекся на нее.
– Что еще? – Он с раздражением смотрел, как она пытается пошевелить связанными за спиной руками.
– По-моему, ты слишком туго ее перебинтовал. – Антонина подняла глаза на брата. – У нее руки болят.
– Да плевать мне, что там у нее болит! Ты уже забыла, что она выкинула тебя на помойку, как мешок с мусором?
– Если она умрет здесь, ничто не помешает им тебя застрелить, – резонно заметила Антонина, и Фисуненко в который раз поразился ее самообладанию. Хотя кто сказал, что в этом тандеме главный Алексей?
– Правда, – без особой охоты признал Трухин. – Ослабь ей скотч, ладно.
Антонина опустилась на корточки рядом с Рогозиной. Та попыталась что-то сказать, но с заклеенными губами это получалось плохо.
– Не могу, – заявила Антонина через пару минут. – Слишком туго, нужны ножницы или нож.
– Твою мать, а еще спортсменка! – рявкнул Трухин.
– Так я схожу на кухню?
– Здесь будь! Сходит она…
Трухин опустил ружье, подскочил к Илоне и склонился над ней. Фисуненко сбоку было хорошо видно, как она в испуге вытаращила глаза. Далековато, конечно, но нужно прыгать – другого шанса может не представиться.
Его остановил взгляд Антонины. В следующую секунду она сложила ладони в замок и вскинула руки. Алексей поднял глаза, и на него мгновенно обрушился сокрушительный удар. Фисуненко застыл, пытаясь понять, что происходит. Потом, решив, что это не так уж важно, бросился вперед и повалил стоящего на коленях Трухина на пол. Антонина тяжело сглотнула, сделала шаг назад, присела рядом с Рогозиной и принялась деловито разматывать ее путы.
* * *
– Расскажите, как на вас вышел Алексей Трухин, – попросил капитан Фисуненко, усаживаясь напротив Антонины.
Она казалась спокойной, даром что пару часов назад голыми руками нокаутировала здорового мужика. Сейчас Антонина сидела, плотно сдвинув ноги и сложив ладони на коленях, ни дать ни взять институтка в кабинете директрисы, готовая получить выговор. Правда, что-то мешало Фисуненко поверить, что она искренне раскаивается. Может, странный блеск глаз – не то серых, не то светло-зеленых, таких же, как у Алексея Трухина.
– Сначала вы скажите, что с моим братом, – попросила она. – Он в порядке?
– Если не считать сотрясения мозга, которое вы ему устроили, – вполне. Так как вы познакомились?
– Я не хотела, чтобы так вышло. – Она тихо вздохнула. – Знаете, я думала, что теперь-то моя жизнь точно изменится и что я наконец стану кем-то. Понимаете?
Фисуненко не понимал, но на всякий случай кивнул.
– Алексей явился ко мне как принц на белом коне, – продолжала она. – Это было несколько месяцев назад. Приехал на черном джипе, одет с иголочки. Он выглядел как успешный и состоятельный человек.
– Только на самом деле он никогда им не был, – вставил Фисуненко. – Всем, что у него есть, ваш брат обязан своему приемному отцу.
– Вы не представляете, в каком кошмаре я жила! Мне светила прекрасная спортивная карьера, слава – и вдруг в один миг все закончилось. Проклятая травма!.. Я не представляла, что делать дальше. Меня распирала обида на весь мир. Еще больше я разозлилась, когда через пару лет после тех сборов услышала от одного физиотерапевта, что у меня был шанс вернуться, если бы спортивное начальство немножко пошевелилось и помогло деньгами. Мой мир рухнул в тот день. Знаете, я даже маму возненавидела. В смысле мою приемную мать. Двадцать лет после этого я прожила как в тумане!
