Разумом она понимала, что не была толстой. При росте метр шестьдесят восемь Джессика весила всего около пятидесяти килограмм. И все же, глядя на себя в зеркале или на фотографиях, она видела толстую женщину. Она болезненно боялась потолстеть. Теперь, зарывая пальцы ног во влажный песок, она поняла, что пришло время избавиться от этого страха.
Джессика повернула свое лицо к огромному Тихому океану и, прищурившись, смотрела на горизонт.
Много лет назад в университете ее соседка по комнате Труди изобрела своего рода игру, чтобы вытянуть страхи из Джессики и заставить ее увидеть их, противостоять им и таким образом найти способ избавиться от них.
— Что значит толстый? — спрашивала Труди. Они сидели в их крошечной комнате в общежитии, отгородившись дверью от звуков жизни и смеха в коридоре, и дождь стучал в их окно. — Скажи мне, Джес, как ты понимаешь жир. Что он значит для тебя?
И Джессика удивила сама себя длинным перечнем, который она внезапно выдала.
— Жир — потворство своим желаниям, недостаток контроля, недостаток образованности. Жир неприличен, он неудача. — Она разразилась плачем. — Жир — потеря чьего-то уважения, потеря любви, унижение твоей семьи. Жир…
— Ты действительно веришь всему этому? — спросила Труди.
— Я не знаю! Мой врач говорит, что меня заставляет так поступать опасение успеха. Но на самом деле все наоборот. Я до смерти боюсь неудачи.
Джессика не думала, что вернется в «Бабочку», чувствовала себя слишком виноватой, слишком коварной и боялась, что Джон узнает. Но теперь, следуя за сопровождающим «Бабочки» по коридору, она думала, что они никогда не дойдут до комнаты в конце холла. Она была невероятно возбуждена и взволнованна, отчаянно хотела, чтобы с ней занялся любовью человек, который не отказывал ей в сексе в наказание и не давал ей его как награду. Другими словами, человек, который не был Джоном.
Джессику ошеломили собственные мысли, когда она оказалась в объятиях Лонни и позволила увлечь себя в танце. Почему она не понимала этого прежде? Джон использовал секс как инструмент власти — и теперь она делала то же самое. Их поединки всегда заканчивались одинаково: он ломал ее, уничтожал, лишал индивидуальности и чувства собственного достоинства, а затем, когда она была полностью опустошена, раскаивалась и была в его власти, он вознаграждал ее своей любовью. Если она не сдавалась, он поворачивался к ней спиной в постели. Никогда, казалось теперь Джессике, за все их совместные годы, любовные ласки не имели ничего общего с доверием и заботой.
Ее ковбой не критиковал ее, не разговаривал с ней снисходительно и не оскорблял ее перед другими. Он нежно любил ее на полу, заботясь о том, чтобы она получала удовольствие, говоря ей, что она красива, восстанавливая гордость и чувство собственного достоинства там, где, при тех же самых обстоятельствах, Джон уничтожал бы все это.
И в тот момент, когда ее вымышленный возлюбленный обладал ею, Джессика осознала, что ее жизнь должна измениться, что все не может продолжаться так, как сейчас. Неожиданно она перестала смущаться. Все стало кристально ясным. Она не хотела, чтобы ей приходилось полагаться на ковбоя-фантома, чтобы он давал ей то, что она должна находить в честных отношениях со своим мужем. Она хотела, чтобы это было реальностью. И, похоже, ей придется сделать первый шаг. Это пугало ее немного — думать о противостоянии Джону, воображать сражение, которое ждало впереди, думать о том, что она может проиграть. Это был риск, но она хотела рискнуть.
39
«С высоты тридцать тысяч футов Тихий океан напоминал бледно-голубое стеганое покрывало, наброшенное на утомленный мир», — думала Беверли Хайленд. Она пристально глядела из окна самолета на береговую линию Калифорнии, которую время от времени было видно сквозь облака. Ей нравилось летать; это давало ощущение, что у ее души есть крылья.
Мэгги, поглощенная своей книгой, не была с ней согласна. Она испытывала крайне неприятное чувство от полетов. Даже в удобном реактивном самолете «Лира», принадлежавшем Беверли, она не притронулась к своему бокалу с вином и отказывалась выглядывать из окна.
Остальная часть окружения Беверли — пресс-секретарь, парикмахер, повар, шофер, личная прислуга и телохранители — сидела в салоне, спокойно читая и играя в карты. Они сейчас расслаблялись, потому что, как только этот реактивный самолет сядет в международном аэропорту Сан-Франциско, начнется их работа. И ни у кого из них не будет возможности отдохнуть, пока самолет не отправится снова в полет на следующий день.
Мэгги оторвала взгляд от своей книги и внимательно посмотрела на подругу. Беверли выглядела ужасно бледной. И слишком худой. Она ела недостаточно. Мэгги не понимала сурового отношения Беверли к самой себе. Это выглядело так, будто она наказывала себя за что-то. Или отказывала себе в любом удовольствии, пока не будет выполнен заключительный этап ее работы. Да, эта работа всей жизни должна скоро подойти к концу — всего через два месяца, и Кармен с Мэгги задавались вопросом, что Беверли будет делать после этого. Как только Дэнни Маккей будет уничтожен, позволит ли Беверли себе научиться жить снова?
— Ты в порядке? — тихо спросила она.
Беверли посмотрела на нее и улыбнулась.
— Я в порядке, — пробормотала она.
— Ты не спала.
— Не волнуйся, Мэгги, — прозвучал мягкий ответ. — Я действительно в порядке.
Но Мэгги волновалась. Сегодня вечером в Сан-Франциско впервые за тридцать пять лет Беверли собиралась встретиться с Дэнни Маккеем лицом к лицу.
«Власть… — думал Дэнни, надевая свою белую ковбойскую шляпу и улыбаясь себе в зеркало. — Наконец-то она у меня есть. После всех лет работы для этого, изучения этого, еды и дыхания для этого она моя». Сегодня вечером он чувствовал себя хорошо, чертовски хорошо, будто стоял на вершине мира, а не на вершине самой высокой гостиницы Сан-Франциско. Мечты, возникшие в вечерней школе много лет назад, когда он впервые открыл Макиавелли и прочитал слова, которые были обращены непосредственно к нему: «Правитель не должен обладать достоинствами, но производить впечатление, что обладает ими»; бесконечные вечера, проведенные в классных комнатах, долгие часы за учебниками, борьба за то, чтобы отшлифовать себя, исключить деревенщину из своего образа, одеваться изысканно и превратиться в того, кого люди будут уважать и слушать, — эта долгая борьба стоила того. Скоро он сосредоточит невообразимую власть в своих руках — президентство. И, когда оно у него появится, не будет ничего, чего бы Дэнни не смог сделать.
Он вспомнил о пресс-конференции, состоявшейся прошлым вечером, и обменялся молчаливой и понимающей улыбкой со своим отражением. Когда репортер задал ему вопрос о его мнении по поводу начала переговоров с русскими по проблеме сокращения ядерного оружия, Дэнни подумал: «Мы должны нанести удар по ублюдкам прежде, чем они ударят нас». Но вслух он сказал: «Мир между Соединенными Штатами и Советским Союзом — одна из моих наиболее пылких молитв».
