— Брата? — Онки едва не поперхнулась, — Что за ерунда? Все дети Норда выведены в рамках проекта «Искусственный эндометрий». Здесь ни у кого нет ни братьев, ни сестер, ни родителей.
— Ты недобрая, Онки Сакайо, — сказал Малколм грустно.
— Я просто люблю правду, — она с ехидной усмешкой покосилась на его воротник.
Он сразу всё понял, немного испуганным жалким движением поднял руку и положил её на галстук, как будто хотел его защитить…
— И что мне, по-твоему, теперь делать, публично признаться в своем падении, добровольно раздать цветные галстуки друзьям и нацепить чёрный?
Онки пожала плечами.
— Сам решай. Но я бы тебя в этом случае зауважала. Человек должен быть готов ответить за свои поступки. Никто ведь тебя насильно в тот гараж не тащил…
Малколм опустил взгляд. Возразить на честную крепкую как государственная печать реплику девушки ему было нечего. Повисла пауза, Онки нетерпеливо постукивала ручкой вилки по столу, ожидая, пока он уйдёт, чтобы продолжить есть. Употреблять пищу в присутствии малознакомого юноши казалось ей не слишком приличным.
— А брат у меня все-таки есть, — сказал Малколм тихо, но убежденно, — Мы так договорились с ним называть друг друга. Почти всем, кто старше четырнадцати, дают шефство над кем-нибудь из малышей, наверное, скоро и у тебя оно будет. Я по утрам помогаю брату собраться на занятия, мы иногда вместе делаем уроки или гуляем, ему пока ещё только восемь лет. Моего брата зовут Саймон Сайгон, — эти слова прозвучали особенно твердо, — моего названого брата.
— Смотри только, не води его в Белкино казино, — усмехнулась Онки.
— Ни за что! — горячо подхватил Малколм, — он даже не знает, что я там бывал… Я обманывал его, когда уходил, отговаривался разными делами… Он такой славный, чистый… Ты ведь больше не будешь обижать его?
Онки вспомнился тот бестолковый вечер, когда кто-то из кодлы Мидж, может быть, даже Белка, в общей свалке было не разобрать, разбил ей нос, а потом она, усталая и злая, ни за что ни про что влепила пощечину малышу около качелей… Как же это стыдно, Всеблагая помилуй…
— Хорошо, я попрошу у него прощения, — сказала она, глядя в сторону.
Малколм всё не уходил, он продолжал стоять около стола так, будто собирался сказать что-то ещё, но не знал, как начать, или стеснялся.
— Да сядь ты уж, а то мне неудобно… — буркнула Онки и, поднявшись, как требовал того этикет, отодвинула Малколму стул.
Тихо поблагодарив, он присел на краешек.
— Ну что ещё? — несколько мгновений спустя спросила Онки, теряя терпение, ей хотелось продолжить трапезу, — так и будешь сидеть, молчать и глазами лупать? С мной все эти фокусы с долгими томными взглядами не пройдут. Слишком ценно моё время, чтоб я гадала по полчаса, какого хрена тебе надо. Говори прямо, либо вали.
— Ничего, — быстро ответил он, задетый её грубостью, — ничего не надо.
Он поднялся, аккуратно задвинул за собой стол и быстро пошел по проходу, как обычно провожаемый охотничьими взглядами старшеклассниц и странно задумчивым почти печальным взглядом оставшейся за столом Онки Сакайо.
«И как ему только удается? Сначала с головою в омут и макушки не видать, а потом стоит по струнке как на молебне смотрит глазами Пречистого, точно это и не он вовсе…»
После недолгого разговора в столовой Онки начали иногда приходить в голову мысли о Малколме, особенно по вечерам, когда автоматическая программа соблюдения режима дня гасила в комнате свет; она ложилась, прикрывала глаза, и поневоле ей сразу же представлялось случайно увиденное в гараже, всего один момент, поразительно четкий кадр — полуодетый юноша возле капота старой машины: распахнутая рубашка, помятые волосы торчком, жаркие щеки, бисеринки пота, выступившего на лбу. Спущенные до колен джинсы…
Она решила, что обычай помолвки, наверное, потому так и устроен: девушка срывает и преподносит белый тюльпан юноше, с которым желает вступить в брак, союз духовный и физический, а он, если согласен, на следующий день тоже срывает и вставляет в петлицу тюльпан, только алый — ведь то, что она видела, оно больше всего похоже на цветок, на нежный бутон тюльпана; цветы, особенно такие прелестные и дорогие, следует дарить лишь тогда, когда действительно любишь человека.
ГЛАВА 4
Предсказание Малколма сбылось. Это случилось в середине осени, когда полностью завершилось комплектование групп первого года обучения. Онки получила сообщение на экран учебного компьютера: её вызывали в административный корпус, в кабинет классного наставника; он назначался один раз и курировал «своих» ребят до самого выпуска, знал все их характеры и способности, следил за успеваемостью и моральным обликом каждого, разговаривал с воспитанниками по душам, помогая решать как учебные, так и внутренние, личные, порой даже очень деликатные проблемы, столь часто возникающие у подростков. Это всегда был профессиональный педагог-психолог, в отличие от младших наставников, студентов, проходящих обязательную практику на территории воспитательно-образовательного комплекса.
В кабинете классного наставника на высоком мягком стуле, занимая собою меньше трети его площади и болтая в воздухе тощими ножками в непропорционально больших лакированных сандалиях, сидела семилетняя девочка.
— Познакомься, Онки, — сказал наставник, — это Аделаида. С сегодняшнего дня ты назначаешься её «шефом», старшим товарищем, помощником, как тебе больше нравится, это необходимо, ведь она ещё совсем маленькая, и только начинает учиться, ей непременно понадобятся твоя поддержка и участие. Ты, как я знаю, много общалась со старшими воспитанниками и круг своих новых обязанностей, наверное, примерно представляешь: утренние сборы, контроль приготовления уроков, любые прогулки дальше двора общежития, ну и, разумеется, защита от обидчиков. Вот запасной электронный ключ от комнаты Аделаиды, — наставник с негромким хлопком положил на стол белую пластиковую карточку с номером, — он будет храниться у тебя, не потеряй, пожалуйста. Если твоей маленькой подруге понадобится помощь, то ты всегда сможешь быть рядом. А сейчас идите прогуляйтесь вдвоем. Познакомьтесь поближе. Аделаида девочка подвижная, резвая, она чем-то похожа на тебя, Онки, и я надеюсь, что вы сумеете найти общий язык.
«О, Всемогущая… — думала Онки с досадой, — Только этого мне не хватало. Я совершенно не умею обращаться с детьми. Более того, я их не люблю, они капризные, упрямые, надоедливые, и тут вот, на тебе, пожалуйста, шефство над первоклашкой… И что мне, скажите на милость, с нею делать?»
Аделаида молчала. Обладательница большой круглой головы с толстыми черными косичками и при этом трудновообразимо тщедушного тельца, она напоминала леденец на палочке или только что выплывшего из икринки головастика. Вид у неё поначалу был довольно угрюмый.
— Слышь… Может поиграем во что-нибудь? — С заметной нерешительностью под маской напускной небрежности начала Онки.
