— Не ерничала бы ты, Гейсс, — младший лейтенант Майер недовольно поморщилась, — есть вещи, о которых лучше не шутить. На войне человеку всегда нужна какая-то отдушина. Смысл. То, ради чего он выживает. И над этим смеяться грешно.
— Да брось, Майер, неужели ты думаешь, что к графоманству можно относиться так серьезно?
Кора Маггвайер продолжала писать, не поднимая головы, так, словно этот разговор к ней вообще никак не относился.
— А что ты скажешь, Гейсс, если она станет великой писательницей, вроде Ары Нордамо, которая написала «Рассвет над бездной», или Серафимы Тарановой с её всемирно известной эпопеей «Великая легенда о сильном мужчине». Или ты книг вообще не читаешь?
— Ну почему же. Мы проходили это в школе, — с легким смущением призналась Гейсс, — Я читала в кратком содержании. Это ведь всё исторические романы о закате патриархальной эпохи, да?
Лейтенант Майер небрежно махнула рукой. Она набрала воздуху, должно быть, для того, чтобы высказать свое авторитетное мнение о воспитании или эрудиции лейтенанта Гейсс, но Шома Друбе миролюбиво пресекла эту попытку.
— Ладно вам. Давайте играть. Кто будет метать, девочки?
Началась партия. Ловкие руки в тишине замелькали над столом, слышалось только как лопаются семечки и с мягкими шлепками с размаху ложатся друг на друга карты.
— А знаете, девочки, я нашей Коре на самом деле даже завидую немного, — задумчиво пробормотала лейтенант Гейсс, — У меня вот, например, вообще никакого таланта нет. Ни в чем. Я клинически обыкновенная.
— Это заметно, — фыркнула лейтенант Майер.
— Но знаменитым, по-моему, каждый хочет сделаться. Я бы вот, например, хотела, — продолжала Гейсс, сделав вид, что не заметила шпильки.
— Конечно. Посредственность впереди всех и рвется за лаврами, — снова съязвила лейтенант Майер.
— А что бы ты делать стала, если бы прославилась? — спросила Шона, больше для того, чтобы слегка подретушировать остроту беседы, — Как бы ты распорядилась славой?..
— Оооо… — Гейсс мечтательно закатила глаза, — я иногда представляю себя известной певицей или актрисой, перед тем как заснуть особенно, мне видится это так: я стою посреди гримерки, вокруг цветы, на столике письма с признаниями в любви, непременно бумажные надушенные письма, за дверью томятся хорошенькие поклонники, совсем молоденькие мальчики, свежие и нежные как букеты у них в руках, они ждут, когда я выйду к ним, приму от них подарки, слова восхищения, ещё цветы, много цветов, и каждый из них втайне надеется, что я выберу его, одного из всех… чтобы…
— Мы поняли, — неприязненно поведя плечами сказала Зубова, — но не стоит, я думаю, судить односторонне. У всего, в том числе и у славы, есть как достоинства, так и недостатки. Я вот вообще не хотела бы быть знаменитой. Знаете, почему? Просто потому, что высморкаться на улице невозможно без того, чтобы тебя не засняли на карманную видеокамеру. Всякий человек в определенные моменты жизни бывает не слишком презентабелен, а то и вовсе смешон. И застраховаться от этого никак невозможно. Лично мне вот не хочется войти в вечность в какой-нибудь нелепой позе или с идиотской миной.
— Ты пессимистка, Зубова.
— Пусть так. Но вообще это только первый, более того, наименее существенный, на мой взгляд, минус славы. Второй — куда более важный. И основан он, друзья, на неутешительной статистике, а именно: большинство людей, достигая славы, начинают творить гораздо слабее, чем прежде. Взять вот, скажем, ту же Ару Нордамо. Разве после «Рассвета над бездной» она написала хоть что-нибудь стоящее? Есть, конечно, авторы, которых слава не смогла испортить, но таких гораздо меньше, и они либо рано умерли, либо особенно не принимали всерьез своей славы, не упивались ею. Но для этого нужно иметь колоссально сильный дух, который, само собой разумеется, бесплатно к таланту не прилагается. Я лично считаю для любого творческого человека самым лучшим признанием — посмертное…
Кора Маггвайер как будто ничего не слышала. Она продолжала сидеть склонившись и что-то писать, слабо шевеля губами.
В этот момент входная дверь тихонько стукнула, на пороге появилась небольшая изящная фигурка — тут же как по сигналу тревоги все высоченные девицы, в вольготных позах рассевшиеся за столом, вскочили — чей-то неловко отставленный стул с грохотом перевернулся — и сделали по козырек.
— Здравия желаем, капитан Казарова.
Кора вздрогнула от неожиданности, услышав звук упавшего стула, и подняла глаза. Спохватившись, она вскочила тоже, блокнот соскользнул с её колен, китель упал с плеч…
— Здравия желаю, — одиноко прозвучало её запоздалое приветствие.
— Вольно, — сказала, перешагивая через порог, миниатюрная капитан Казарова, — Спасибо, девочки.
В офицерскую постепенно, по одному, возвращались привычные звуки.
Заскрежетали ножки стульев, пододвигаемых к столу, опрокинутый стул был спешно подобран младшим лейтенантом Майер, игроки снова взяли в руки свои карты. Но прерванный разговор не возобновлялся, девушки молчали, изредка полушепотом комментируя игру.
— Что же вы притихли, будто смерть пришла? — с лукавой полуулыбкой спросила командир Казарова, — я вас не съем, ведите себя естественно. А то сидите и точно языки проглотили. Больно много мне чести, я ещё не главнокомандующая, чтоб при мне рта не раскрывать без приказа.
— Так о чём мы говорили? — попыталась вывести беседу из тупика Шома Друбе.
— О славе, — сказал кто-то.
— О чьей? — с очаровательной улыбкой осведомилась командир Казарова. Надо заметить, что природа наделила её совершенно не военной внешностью — маленькая, в среднем на голову ниже всех остальных девушек, очень хрупкая блондинка, с тонкими чертами белого личика — среди бронированных машин, боевых роботов, ящиков с патронами и взрывчаткой, она казалась нежным цветком, выросшим на голом камне.
— О будущей громкой славе младшего лейтенанта Корнеллы Маггвайер, командир, — сообщила, давясь ухмылкой, Гейсс, — обратите внимание, она ведь в любую свободную минуту строчит что-то в своем блокноте… Творит!
— Так это же замечательно, — Казарова с искренним одобрением повернулась в сторону Коры, — замечу вам, что многие из известных сокровищ человеческой мысли были созданы вот так, на коленках: преодолевая трудности, автор способен вкладывать в каждое слово гораздо больше жизни, пронзительной и великолепной, чем рассиживаясь в уютном кабинете.
— А вы сами что думаете о славе, командир? — спросила Шона Друбе.
— Да, ведь она приходит не ко всем, и подавляющее большинство, миллионы из всех тех, кто что-то пишет, поет, строит, рисует, так и умирают, положив всю свою жизнь на творчество, безвестными, — подхватила Зубова, — по-вашему это справедливо?
Тати Казарова приблизилась к столу и непринужденно облокотилась на спинку стула младшего лейтенанта Майер. Она по-прежнему смотрела в сторону Коры, наблюдая, как та, совершенно уйдя в себя, отгородившись, отрешившись от внешнего мира, продолжает что-то записывать, беззвучно шевеля губами.
