Детское кафе закрывалось в десять часов — Онки провожала юношу к корпусу общежития уже под россыпью ясных весенних звёзд.
Они ненадолго остановились в аллее, где узорчатые тени листвы чередовались с расплывчатыми пятнами золотого фонарного света.
— Можно тебя поцеловать? — спросила она, ласково развернув к себе Саймона за плечо.
— Нет, — сказал он.
Они стояли под фонарем, и его ресницы длиною в добрых три четверти дюйма бросали тени на лицо. Онки была так сильно очарована этим созданием, таким юным, таким красивым, что даже отдавая себе отчёт в поспешности своих действий, ничего не могла с собой поделать… Ни одному юноше до сих пор не удавалось столь сильно растревожить ее душу.
— Это потому, что ещё слишком рано? — спросила она, не умея скрыть огорчения.
— И поэтому тоже.
Онки напряглась.
— Разве есть ещё какие-то причины?
Саймон поднял на неё глаза. Наполнившись мягкими бликами, они показались ей в эту секунду прекраснее, чем когда-либо.
— Я не целовал никого, — сказал он тихо и серьезно, — и поцелую только тогда, когда буду совершенно уверен, что люблю…
— Ясно, — мрачно обронила она, — прости.
И они пошли дальше по аллее, тени их под фонарями то удлинялись, истончаясь, то снова укорачивались. Свежие весенние ароматы плыли над землёй, стелились невесомым полотном, растревоживая, будоража, навевая сладкое мечтательное оцепенение.
Двое в вечерней тишине не торопились. Они продолжали идти медленно, молчали, изредка перебрасываясь ничего не значащими замечаниями о том, как это всё хорошо: фонарный свет, первое апрельское тепло, скользящие под ногами узоры листвы… Никто из них не делал попыток преодолеть лёгкое отчуждение, возникшее между ними после обсуждения поцелуев.
Снова остановились и взглянули друг на друга Онки и Саймон только возле входа в корпус.
— Но насчёт меня ты не уверен? — вопрос был, очевидно, риторический, но он так и вертелся на языке, она не могла уйти, не задав его напоследок.
— Нет.
— Мне кажется, ты предаёшь много значения мелочам, — Онки старалась, чтобы её слова прозвучали спокойно и весело, будто бы между прочим (она не уговаривает его, ни в коем случае!) — Это же просто поцелуй…
— А для тебя это мелочи? — спросил он, настороженно прищурившись, — Так, ничего серьёзного?
— Я не это хотела сказать… Я имела ввиду… — затараторила Онки, почувствовав его натянутую интонацию и осознав, что попала впросак.
— Но именно это ты и сказала.
— И что, ты опять обиделся? — осведомилась она с усталой досадой.
— Нет. Я сделал выводы.
— О, Криста, дочь господня! — воскликнула она шутливо и вместе с тем печально, — с тобой просто невозможно! Что ни скажешь, всё не так! Как на бочке с динамитом — ни закурить, ни пукнуть!
— Браниться в присутствии юноши неучтиво, — непреклонно заметил Саймон, демонстративно отвернув своё прелестное личико.
В таком же примерно стиле проходили и все остальные свидания Онки и Саймона; каждому из них удавалось держать другого в напряжении; иногда они от этого уставали и, поссорившись по какому-нибудь совершенно пустому поводу, не виделись в течении нескольких дней, но потом их снова начинало тянуть друг к другу, какое-то время они сопротивлялись неведомой силе, стремящейся столкнуть их точно шары на бильярдном столе, но в итоге сдавались почти одновременно и снова возобновляли свои свидания-дуэли.
Риторический вопрос «Ну как, ты всё ещё не уверен?» Онки задавала Саймону теперь почти при каждом прощании у подъезда общежития мальчиков, и он, превратившись в повседневную присказку, в хохму, постепенно утратил свою остроту и таинственный нежный смысл.
Саймон это почувствовал и в какой-то вечер не преминул укоризненно заметить Онки:
— Ты как будто бы уже и не хочешь поцеловать меня…
— Хочу, только ты всё равно не позволишь, — резонно пояснила она, — так что же мне теперь ходить, натянув носок на голову, и выть?
— Да, — ответил Саймон с комичной строгостью.
— Ну, на это я не готова даже ради тебя, — отмахнулась Онки со смехом.
Юноша на секунду задумался, дразнящая усмешка заиграла на его тонких, удивительно красиво вырезанных губках — можно было с уверенностью сказать, что он задумал очередную пакость:
— А на что ты готова, чтобы завоевать мой поцелуй?
— Ты начинаешь торговаться? — спросила Онки с хитрым прищуром, — Это меня уже обнадеживает.
— Напрасно, — заявил Саймон. Он достал карманное зеркальце и, принявшись с нарочитой тщательностью поправлять свою длинную чёлку, задумчиво добавил, — вдруг я скажу, что поцелую тебя только если ты станешь Президентом…
— Тогда я стану им, чёрт возьми, — выдала Онки сумрачно, с каким-то крепким зловещим нажимом.
Саймон почувствовал, что слегка заигрался, и желая смягчить возникшее напряжение, приблизился к ней на шаг и едва ощутимо коснулся её руки.
Онки вздрогнула и зачем-то отдёрнула свою руку, будто от тока, а потом, внезапно опомнившись, схватила Саймона за оба запястья и порывисто привлекла к себе — их лица так рискованно сблизились, что поцелуй, казалось, был неминуем, каждый ощущал кожей тёплое дыхание другого — это длилось несколько долгих мгновений — но потом Саймон резко отвернул голову, чтобы не дать ей поймать губы, если она попытается, но Онки не попыталась, она выпустила его руки и отступила назад…
— Я еще не Президент, — констатировала она желчно.
Оба они потом в течение длительного времени вспоминали этот эпизод, каждый на свой лад; Онки показался оскорбительным его подчёркнутый протест, в конце концов, если уж он сам её спровоцировал… Саймона же задело её неожиданное охлаждение в последний момент — решила, так иди до конца — ему было досадно, что она сдалась, как говорится, без боя и не попробовала преодолеть его очевидно показное сопротивление… Но никто из них не озвучил другому своих выводов, непонимание между ними так и не рассеялось — их и без того непростые взаимоотношения ещё более усложнились…
С тех пор они никак не возвращались к вопросу поцелуев, просто избегали этой темы, она стала запретной, и даже шуточки из серии «уверен — не уверен» перестали быть обязательным атрибутом их вечерних прощаний.
Онки должна была отработать наставницей один полный год, но не обязательно непрерывно, по желанию можно было поделить этот год на части — пробыв в Норде три месяца, девушка попросила разрешения уехать — ей написали подруги из «ЦветкаДружбы», им срочно понадобилась помощь.
О своём отъезде Онки сообщила Саймону не без тайного торжества; ей нравилось периодически напоминать ему о том, что он — не самое главное в её жизни.
Прощаясь с Онки возле ворот, за которыми её ждало такси, Саймон втайне надеялся на какое-либо прояснение их отношений, или хотя бы на воскрешение темы поцелуев — скорое расставание обычно подталкивает людей к таким вещам. Но Онки вела себя совершенно так же как обычно, легкомысленно шутила, смеялась, и он не знал — искренна она или притворяется — именно это заставляло сжиматься его сердечко по тонкой летней рубашкой с ручной вышивкой-мережкой на воротничке и манжетах…
