Он ждал ее, видел, как она пересекает двор, слышал, как, войдя в дом со своей скромной целебной ношей, возится с замком.
— Вот, держи, — сказала она, — сейчас приведем тебя в порядок.
Он проглотил бренди и почувствовал себя вдвое лучше, словно после того, как повторил перед зеркалом выпад Билла Хикока
[5] в салуне Дикого Запада, — слабость, возникшая из-за чересчур долгого пребывания в цеху, где пахнет мазутом и хлоркой, начала постепенно проходить. Ему захотелось пить, и мать живо принесла кружку крепкого дымящегося чая с несколькими кусками сахара и жирным молоком из кооперативного магазина, которое она держала в литровой бутылке на оконном карнизе, — добрая смесь, действенность которой была подтверждена двадцатилетним опытом. Пока мать готовила обед, он сидел у огня, рассеянно поглядывая через заиндевевшее от дыхания и холода окно на длинные захламленные задние дворы, на женщин, возвращающихся домой с покупками, на мать, которая сновала взад-вперед, вынося мусор из посудомоечной в баки и останавливаясь порой, чтобы перекинуться словом со старушкой Ма Булл.
Это была, если не капризничать, славная спокойная жизнь, защищенная от холодного мира теплом уютной кухни, из окон которой видны внушительные, из красного кирпича, многоквартирные дома на противоположной стороне улицы. Артур готов был рассмеяться. Порой бывает совсем неплохо занедужить, посидеть перед огнем, читая и попивая чай, в ожидании того, как по телевизору покажут что-нибудь занятное. Он не мог понять, отчего ему стало плохо. Вчера вечером они с Брендой выпивали в Спортивном клубе, но в меру, явно недостаточно для того, чтобы с желудком что-нибудь случилось. Отсюда вопрос: действительно ли утром он так уж плохо себя почувствовал? Но совесть его была спокойна: зарплата не пострадает, на фабрике он всегда опережал остальных по выработке как минимум на день. Так что беспокоиться не о чем. Желудок успокоился, и он отодвинул свои худые белые ноги от полыхающего в печке огня.
Обмотав шею шелковым шарфом, прикрывающим его вязаный галстук от Виндзора, Артур направлялся к Воллатону в надежде встретить возвращающуюся из Спортивного клуба Бренду. Чем пробираться темными переулками, он предпочел постоять у забора, откуда было видно, что Мартинов пруд уже покрылся льдом. Вчера вечером Бренда, нежно прощаясь с ним, говорила, что не уверена, придет ли: только «возможно», и даже скорее «вряд ли», так что он совершенно забыл про нее, только за чаем вспомнил.
Часы на Воллатоновой башне пробили пять, звуки рассыпались в морозном воздухе, эхом прокатились по поверхности пруда, где возвращающиеся из школы дети скользили по льду и с криками швырялись камешками в растерянных уток, и те поднимались из зарослей камыша и, хлопая крыльями, перелетали на деревья и ограду прилегающих к домам садов. Засунув руку глубоко в карман длинного драпового пальто, Артур стоял у забора и скользил взглядом по опушке леса. Как почти всегда в ожидании появления женщины, он играл с собой в игру, повторяя: «Ну что, не придет скорее всего», или, когда из-за поворота выезжал, притормаживая у остановки, автобус: «На этом автобусе ее точно не будет», или: «Раньше чем через пятнадцать минут не появится», в надежде на приятный сюрприз: вот она. Иногда он выигрывал, иногда нет.
С автобуса сошли несколько человек, но ее среди них не было. Он попытался заглянуть внутрь, прочесать первый этаж, второй, но окна запотели от дыхания и дыма. А ну как этим автобусом приехал Джек? Подумав о такой возможности, Артур от души рассмеялся. Месяц с лишним назад Бренда обмолвилась: «Ну и что мне сказать Джеку, если он спросит, почему я так часто хожу в клуб?» И он ответил в шутку: «Скажи, что тебя включили в команду по метанию дротиков». При следующей встрече она объявила: «Я сказала ему, что в клубе бросаю дротики, и, кажется, он поверил». «Ревнивцы всему верят», — ответил он тогда. Но через несколько недель она пожаловалась: «Джек сказал, что собирается как-нибудь зайти в клуб, посмотреть, вправду ли я бросаю дротики. Пошутил еще, что хочет увидеть у меня в руках чемпионский кубок». «Ну что ж, пусть приходит», — сказал Артур.
И сейчас он мог бы повторить то же самое. Да, на этом автобусе ее не было. Двигатель взревел с такой мощью, что ломкие кустики и ветви деревьев, кажется, испугались наступившей следом тишины, а Артур поежился от холода и перестал слышать детские крики на пруду. Бренда ходила в клуб три раза в неделю, когда Джек работал по ночам. Маленького Джеки и его сестру она оставляла с соседской девочкой, платя ей за труды шиллинг и при расставании подмигивая, из чего следовало, что та должна держать язык за зубами — ни единой душе ни слова. Артур надеялся, что дротиковая легенда продержится еще несколько недель. Повернувшись спиной к автобусу, направляющемуся в сторону Воллатона, он снова посмотрел на детей, перекрикивающихся друг с другом и скользящих в сумерках по ледяной поверхности пруда.
Она вышла из следующего автобуса, задержалась на тротуаре, пропуская автобус, и направилась в его сторону. Он был уверен, что она его заметила, и остался стоять в тени кустарника. Она шла мелкими семенящими шажками, в застегнутом на все пуговицы пальто, руки в карманах, вокруг шеи обмотан никак не подходящий к пальто шерстяной шарф. Когда между ними оставалось всего несколько ярдов, он окликнул ее по имени и шагнул вперед, но все еще не выходя из тени. Надо соблюдать осторожность. А что, если Джек ее выслеживает? Не то чтобы он боялся за себя — в случае чего он кому хочешь отпор даст: шесть с лишним футов роста, только-только двадцать два исполнилось, и на подмогу, если понадобится, откуда-нибудь придут. Иное дело Бренда — ведь это ей придется платить. Гляди в оба, и сильно не промахнешься, подумал он.
Он шагнул ей навстречу и потянул за собой в тень.
— Привет, цыпленок, — сказал он, целуя ее в щеку. — Как ты?
Она приблизилась к нему вплотную, и он прижал ее к себе.
— Все нормально, Артур, — мягко откликнулась она — так, как если бы сказала то же самое, будь на самом деле не все в порядке. Он положил ладонь ей на грудь, и под шарфом мелькнула белая блузка. От нее легко и приятно пахло женщиной, которая куда-то торопилась, а теперь приходит в себя, источая тепло и едва ощутимый запах пота, всегда его возбуждавший. «Сколько ей? — подумал он. — Должно быть, тридцать. Точно, тридцать, день в день».
— Что, удалось ускользнуть от Джека? — спросил он, отстраняясь от нее.
— Ну да, конечно. Я сказала, что иду в клуб, снова на тренировку. — Кажется, что-то ее тревожило, и он опять привлек ее к себе, на сей раз более нежно, чем прежде. Неправильно, если женщину что-то слишком волнует. Сейчас ему хотелось взять все тревоги на себя. Это ведь нетрудно. Надо просто взять их и, поскольку делать с ними нечего, — выбросить куда подальше.
— А он что?
— Сказал, что, может, попозже заглянет. — Она говорила, обдавая его своим горячим дыханием.
— Он всегда так говорит, но никогда не делает. К тому же он сейчас в ночной смене, так?
