Повернувшись, чтобы выбросить спичку в урну, Артур заметил сидевшего рядом мужчину в военном мундире. Мужчина был высок и хорошо сложен, по-солдатски приятен на вид, хотя лицо его, особенно на фоне черных волос, казалось слишком красным — вскоре оно сделается и вовсе багровым, — а усики над бледными губами были подстрижены слишком коротко. Фуражку он бросил на стойку, рядом с пивной кружкой. Окинув Артура взглядом, достаточно долгим для того, чтобы оба узнали друг друга, мужчина отвернулся.
— Ты сегодня один или с приятелем? — бросил Артур.
— Кто это? — потянула его за руку Дорин.
— Тебе-то какое дело? — презрительно фыркнул военный, и лицо его мгновенно утратило какую-либо приятность.
— Если ты все еще ищешь приключений на свою задницу, давай выйдем, — предложил Артур. — А ты не беспокойся, — повернулся он к Дорин, — это мой старинный приятель.
Военный продолжал неподвижно сидеть, облокотившись спиной на стойку, только сдвинул брови и опустил веки, словно слегка перебрал.
— Ничего я не ищу, — наконец сказал он, явно смущенный ледяным взглядом Артура.
— О чем это ты? — неожиданно высоким, испуганным голосом спросила Дорин. — Какой он тебе приятель?
— Предупреждаю, — говорил Артур, — если будешь нарываться на неприятности, ты их получишь.
Никогда он не извинится, и я никогда не извинюсь. Не будь он солдатом. Так же и я потел за станком и думал, как бы запастись динамитом и взорвать мэрию. Но нет, он всего лишь безмозглый ублюдок. Не понимаю, что Винни нашла в этом несчастном уроде. Фунт ставлю, что у него с ней не получается. Угощу его, пожалуй, пинтой пива.
— Выпей со мной, приятель, — предложил он.
— Спасибо, не стоит, — отказался военный.
— Да ладно тебе, — дружелюбно настаивал Артур, — выпей. — Он заказал две кружки, одну ему, другую себе, и сосуды тут же появились на стойке. Военный подозрительно посмотрел на свой, словно это была чаша с ядом.
— Будь здоров. — Артур поднял кружку. — Выпьем, приятель. Я женюсь на той неделе.
Военный вышел из оцепенения, сказал: «Ну что ж, удачи в таком случае» — и залпом опорожнил кружку.
Они сели в автобус, идущий на окраину города, и промолчали всю дорогу, словно пассажиры самолета, впервые поднявшиеся в воздух и так напуганные полетом, что боятся хоть слово вымолвить. В какой-то момент, уже когда они, выйдя из автобуса и направляясь к дому, огибали холм, она спросила:
— Так что же это все-таки за солдат?
— Я же сказал тебе, старинный знакомый, — ответил он. — Служили вместе. — И замолчал.
Они прошли через сад к черному входу и поднялись на низкое крыльцо, зажатое между ящиком с углем и туалетом. Артур проследовал за ней на кухню, где пахло газом и выстиранной одеждой. В гостиной было неубрано. Живи я здесь, все было бы иначе, подумал Артур. Через всю комнату, по диагонали, была натянута веревка, на которой сушилась одежда, а на буфете и каминной полке были беспорядочно разбросаны старые рождественские открытки, фотографии, щетки для волос, часы без стрелок и пачки сигарет. Старый, двадцатилетней давности транзистор, издававший какие-то звуки с крышки буфета, мать Дорин выключила сразу при их появлении. Стол был накрыт к ужину: заварной чайник с чашками, сахарница, кружка молока, хлеб, сыр и несколько ножей с вилками.
Миссис Грэттон сидела у камина, читая газету, напротив нее, у ведра с углем, устроился индиец из Бомбея с зажатой в ладонях сигаретой. Мать Дорин была глуха и носила очки, на вид Артур дал ей лет пятьдесят и все никак не мог понять, что такого нашел индийский друг в грузной некрасивой женщине с поредевшими и поседевшими на висках волосами. За все то время, что Артур приходил в этот дом, индиец ни разу не заговорил с ним, просто кивал — судя по всему, по-английски не знал ни слова. Мать Дорин сообщила, что он работает на машиностроительном заводе и через три года рассчитывает вернуться в Бомбей, скопив тысячу фунтов, а там, где он живет, такая сумма — миллиардное состояние. На индийце был комбинезон, куртка и вязаная кепка, которую в присутствии Артура он снял лишь однажды — поднимаясь следом за миссис Грэттон в спальню, — и тогда обнаружилось, что он совершенно лысый. Бомбейцу было лет сорок, он отличался приятной, на свой индийский манер, наружностью, но Артуру не нравился. Он все время молчал, разглядывая картинки в журнале, и медленно, задумчиво вертел в пальцах сигареты, так и не донося их до рта. Время от времени миссис Грэттон отрывалась от газеты и что-то живо ему говорила — что именно, он не понимал, но делал вид, что понимает, и в ответ либо ворчал что-то, либо кивал, либо произносил то или иное слово на своем языке, которого она не знала.
Миссис Грэттон сложила газету и подала ужин. При этом она не вынимала сигареты изо рта и, поглядывая на них поверх очков, двигалась по комнате так медленно и неуклюже, что Артур удивился, как это ей удалось так аккуратно разложить приборы и подать еду всего за десять минут. Ни ему, ни Дорин есть не хотелось. Молча жуя хлеб с сыром, они поглядывали друг на друга, и, когда мисс Грэттон отворачивалась, Артур сразу же начинал подмигивать Дорин, а когда индиец опускал голову — подносил к носу растопыренные пальцы.
— Твоя мать целый вечер не отрывается от газеты, — громко, не боясь быть услышанным, сказал Артур. — Она что, медленно читает или рассматривает объявления?
— От слова до слова читает, — ответила Дорин. — Газеты ее интересуют гораздо больше, чем книги.
Миссис Грэттон подняла голову. Острый взгляд подсказал ей, что они о чем-то разговаривают.
— Что это вы такое говорите? — с любопытством спросила она.
— Я говорю Артуру, что ты любишь читать объявления в газетах, — повысила голос Дорин.
— Ну да, они такие интересные, — лаконично бросила миссис Грэттон.
Привлеченный разговором индиец — Артур ни разу не слышал, чтобы в этом доме его называли по имени, словно никто не взял на себя труд поинтересоваться хотя бы, как его зовут, — поднял голову и улыбнулся.
— Заблудшая душа, — сказал Артур Дорин, улыбнувшейся индийцу в ответ.
— Что? — переспросила миссис Грэттон.
— Заблудшая душа, говорю! — прокричал Артур.
— Да не заблудшая вовсе, — возразила миссис Грэттон. — Все с ним в порядке. Он хороший малый.
— А имя у него есть? — повернулся Артур к Дорин.
— Есть, наверное, но мы все зовем его «Чамли», потому что это ближе всего к тому, как он сам себя назвал, когда мы спросили, как его зовут. Верно, Чамли? — окликнула она индийца.
Тот повернулся и посмотрел на нее так, словно она старалась выведать у него какой-то секрет, потом снова отвернулся к огню.
— Он совсем не сердится, — пояснила Дорин, наливая Артуру очередную чашку чая. — Он любит, когда мы говорим о нем.
— Вид у него какой-то одинокий, — сказал Артур, так, словно это действительно его волновало.
