Михаил кивнул двум здоровякам, и те подняли Кирилла, словно тряпичную куклу, и поволокли его к хозяину.
Лана невольно ахнула, прижав к губам ладонь. Кровь была повсюду: на голове, на разорванной рубашке, на джинсах, грудь и руки покрывали синяки и ссадины. Живого места на теле не было. Совсем.
– Ближе, – квакнул Скипин.
Тряпичную куклу подволокли почти вплотную.
– Ну, Кирюшенька, расскажи нам всю правду, и тогда умрешь быстро, – приторно засюсюкал толстяк. – Что она тебе пообещала? И чего еще следует ждать?
Молчание.
– Как же ты так лоханулся, а? Позвонил Красичу с моего домашнего! Хотя да, у тебя же своего телефона нет. Впрочем, если бы не мой человечек в стане врага, мне было бы не до телефона. Ты на это надеялся, да?
Кирилл медленно поднял голову и прохрипел:
– Надеялся. Дожить до того момента, когда тебя отдадут…
– Под суд? – заржал Скипин.
– Нет. Родственникам замученных тобой женщин. А что касается Ланы… – едва заметные в кровавой отбивной глаза посмотрели на девушку, и… сердце куда-то исчезло. – Мы никогда не встречались прежде. И это единственное, о чем я жалею. Никогда… – голос упал до шепота, но спустя мгновение висевший тряпкой человек вдруг пружинисто вывернулся из рук державших его качков и, схватив пузана за ворот рубашки, приблизил окровавленное месиво вплотную к побледневшему лицу Скипина:
– Запомни, жаба – все, что я сделал, я сделал сам. Никто ни о чем меня не просил. Я всего лишь хотел спасти женщину, ради которой, как оказалось, жил. И я…
Договорить он не успел, опомнившиеся качки оттащили Кирилла и принялись снова избивать его, но их остановил окрик хозяина:
– Хватит! Не так быстро. Он должен умирать долго и мучительно. Отвезите его как можно дальше в лес, свяжите руки и ноги и оставьте там. Пусть сгниет заживо без лекарств. На зверей…, не надейся, они вряд ли будут жрать смердящую гниль. Ишь ты, романтик…! Женщину своей мечты он встретил! Уберите эту мразь с глаз моих! Михаил, проследи. А мне пора ехать на встречу с уважаемым Мирославом Здравковичем, моим будущим тестем. С тобой, дорогуша, – сухо обронил он Лане, – мы после поговорим.
Но девушка толстяка не слышала. Она, побледнев до синевы, смотрела вслед Кириллу. И вдруг тоненько вскрикнула:
– Стойте!
Михаил оглянулся на хозяина, а тот, с интересом наблюдая за пленницей, сделал знак остановиться.
Лана, не замечая никого вокруг, приблизилась к напряженно замершему Кириллу, всем телом прижалась к нему и…
Оказалось, что губы у него были. Властные, твердые, нежные. И страстный, чуткий язык.
И глаза, в которых так сладко тонуть. Глубокие, шоколадно-карие, любящие…
– Довольно! – прилетел издалека булькающий окрик. – Уберите его! А девку – в карантин! С-с-сучка.
Глава 31
Лана не помнила, как на этот раз она оказалась в бункере смерти. Кажется, ее довольно бесцеремонно тащили, но кто именно и был ли сопровождающий один? Да и какая, к черту, разница?!
Ведь они повезли убивать Кирилла.
Девушка почему-то не могла вспомнить жуткую груду плоти на месте лица, а может, просто не хотела. В памяти остались только сильные руки, нежно прижимающие к груди драгоценную ношу, горячие губы и…
Да что же это такое, а?! Там, наверху, кому-то стало скучно, и этот кто-то решил перемешать человечков в бетономешалке судьбы? А потом посмотреть, что получилось.
Как там умненькая отличница Милана Красич, у которой разум всегда верховодил над чувствами? И даже страстный роман, случившийся в студенческие годы, не увлек девушку полностью, заставив забыть обо всем на свете.
Да, она влюбилась, сердце замирало и падало в пропасть, свидания были бурными, секс – сумасшедшим. Но всегда, в любой ситуации, даже на пике наслаждения, присутствовал слегка скучающий разум, контролирующий все и вся.
И Лана была абсолютно уверена, что так и должно быть. Терять над собой контроль при виде самца?! Вы люди или животные? И не надо сладких сказочек о половинках, четвертинках и осьмушках. Ты встречаешь человека, трезво оцениваешь его, решаешь – нравится он тебе или нет, а потом уже приходит и страсть, и нежность, и все такое.
Но оказалось, что все рассуждения и жизненные установки трезвомыслящей бизнес-леди Миланы Мирославовны Красич были бумажными домиками, склеенными из страниц умных книг, написанных не менее умными людьми в обсыпанных перхотью пиджаках. И платьях.
И меньше чем за сутки застроенный бумажными домиками привычный мир был сметен ураганом «Кирилл».
Безобразным уродом. Той самой половинкой, чей поцелуй выдернул душу девушки и унес ее, душу, с собой.
И теперь в маленькой комнатушке с зарешеченным окном сидела на кровати пустая оболочка. Оболочке было абсолютно безразлично, что с ней будет дальше.
Потому что ее душа умирает сейчас вместе с Кириллом, чувствуя все, что с ним происходит.
Его бьют. Долго, на протяжении всего пути. И хотя пинки ногами вялые, мальчонки подустали, но когда вместо тела сплошная рана, любой тычок взрывается болью.
А потом будет только хуже. Потому что без лекарств начнется разложение кожи. И, если верить словам Скипина, обострятся какие-то внутренние проблемы, и без того сковывавшие движения обезображенного человека. Адская боль, гниение заживо…
Ну, и чего ты расселась, дура?! Взгромоздилась кучей негатива и утираешь сопли депрессии. А кто, интересно, будет спасать человека, пожертвовавшего ради тебя собой, чучело ты пернатое?! Тоскливые рыдания, даже сопровождаемые постукиванием лбом о стену, Кириллу вряд ли помогут, понятно?
Ишь ты ее, оболочкой пустой прикинулась! А ну встать, осмотреться, провести, так сказать, рекогносцировку и в темпе разработать план дальнейших действий. У тебя в запасе сутки, максимум двое, пока процесс у Кирилла не станет необратимым.
Все-таки сила воли в тандеме с разумом – штука полезная!
Лана прекратила, наконец, изображать мешочек с пеплом и осмотрелась.
Итак, ее сунули в небольшую одноместную палату, где с трудом разместились узкая больничная кровать, тумбочка и небольшой столик с робко забившейся ему под пузо табуреткой. На окне – простые белые жалюзи, снаружи, естественно, решетка. Стены выкрашены светло-бежевой краской, за белой пластиковой дверью – тесный санузел. Там, толкаясь плечами, соседствовали умывальник, душевая кабина и все такое. Зеркала ни здесь, ни в палате не было.
Оно и понятно. Те, кто попадают в карантинный блок, не должны видеть свое лицо. Вернее, то, что от него осталось.
Лана подергала ручку входной двери. Заперто, конечно же, но попытаться стоило. А что там за окном?
А ограда за окном. И больше ничего.
