Кстати, с яхтой дело обстояло весьма непросто.
Клей ее оплатил, но официально, в целях снижения налогов, «плавсредство» было
зарегистрировано как часть флотилии Багамской компании. Мунсон считал, что суд
по делам банкротства может вынести одно из двух решений: яхту сочтет либо даром
– в этом случае Клею придется заплатить налог на дарственную, – либо просто
чужой собственностью, не являющейся частью имущества Клея. Однако в любом
случае яхта останется за Джарретом Картером.
Семь миллионов сто тысяч Клей заработал на
игре с акциями «Акермана», и хотя часть этой суммы он припрятал на оффшорном
счете, деньги, похоже, придется оттуда вытащить.
– Если станет известно, что вы что-то прячете,
вас ждет тюрьма, – наставлял его Мунсон, откровенно давая понять, что не
потерпит никаких махинаций.
Итоговый баланс равнялся приблизительно
девятнадцати миллионам, если не считать незначительной суммы, причитающейся
фирме от должников. Так или иначе, доля ответственности Клея представлялась
катастрофической. Двадцать шесть его бывших клиентов уже подали на него в суд
из-за фиаско с дилофтом, и цифра грозила вырасти, а поскольку Клей не мог
оспорить размер компенсации за каждое дело, сумма предполагаемой выплаты
обещала значительно превысить все, что у него осталось. Между тем уже суетились
и строились в ряды бывшие клиенты по делу компании «Хэнна». Удар от бумеранга
максатила, безусловно, станет и вовсе сокрушительным, предсказать точные цифры
совершенно невозможно.
– Этим пусть занимается совет доверителей по
делу о банкротстве, – решил Мунсон. – С вас снимут последнюю рубашку, но по
крайней мере вы не будете никому должны.
– Большое спасибо, – саркастически вымолвил
Клей, продолжая думать о яхте. Если удастся спасти ее от конфискации, Джаррет
сможет ее продать, купить себе что-нибудь поменьше, а у Клея останется немного
денег на жизнь.
После двухчасового совещания с Мунсоном и
Гриттлом кухонный стол Клея сплошь покрылся таблицами, распечатками и
разрозненными записками – руинами последних семнадцати месяцев его жизни. Клей
стыдился своей жадности и был обескуражен собственной глупостью. Ему было тошно
видеть, что сделали с ним деньги.
Единственное, что помогало держаться, так это
мысль о скором побеге.
* * *
Позвонив с Сент-Барта, Ридли сообщила
тревожную новость: перед «их» виллой выставили табличку с надписью «Продается».
– Это потому, что она продается, – ответил Клей.
– Не понимаю.
– Приезжай, я объясню.
– Какие-то неприятности?
– Можно выразиться и так.
После долгой паузы она заявила:
– Я предпочитаю остаться здесь.
– Ридли, заставить тебя вернуться я не могу.
– Конечно.
– Ну и прекрасно. Оставайся на вилле, пока ее
не продадут. Мне все равно.
– И скоро это может случиться?
Он ясно представил, как она будет
предпринимать все возможные усилия, чтобы воспрепятствовать продаже дома. Но в
этот момент ему действительно было все равно.
– Может, через месяц, а может, через год. Не
знаю.
– Тогда я остаюсь.
– Отлично.
* * *
Родни нашел старого друга сидящим на
ступеньках своего дома, скрюченным, скособоченным, в пледе, наброшенном на
плечи, чтобы оберечься от осеннего холода. Ветер нес по Дамбартон-стрит осенние
листья.
– Хочется подышать свежим воздухом, – объяснил
Клей. – Я три недели был заперт в четырех стенах.
– Как твои кости? – спросил Родни, присев
рядом и глядя на улицу.
– Срастаются потихоньку.
Родни распрощался со столицей и стал
пригородным обывателем. Брюки цвета хаки, кроссовки, смешной полуспортивный пикап
– чтобы возить детей.
– А голова?
– Лучше, чем было, мои мозги урона не
претерпели.
– А что с душой?
– Она болит, чтобы не сказать больше. Но я
выстою.
– Полетт говорит, ты собрался уехать?
– Во всяком случае, на время. На будущей
неделе объявлю о своем банкротстве, но не собираюсь присутствовать при
последующей процедуре. У Полетт есть квартира в Лондоне, она отдает мне ее на
несколько месяцев. Там мы и спрячемся.
– Банкротства никак нельзя избежать?
– Никак. Слишком много претензий, причем
обоснованных. Помнишь нашего первого клиента по дилофту, Теда Уорли?
– Конечно.
– Он вчера умер. Не я спустил курок, но я не
защитил от пули. Если бы его дело попало в суд, он получил бы минимум пять
миллионов. А таких клиентов у меня двадцать шесть. Нет, я уезжаю в Лондон.
– Клей, я хочу помочь.
– Я не возьму у тебя денег. Ты ведь для этого
пришел, я знаю. У меня уже дважды были такие разговоры – с Полетт и с Ионой. Ты
заработал эти деньги, и у тебя хватило ума их сберечь. А у меня – нет.
– Но мы не собираемся стоять в стороне и
смотреть, как ты погибаешь. Ты не был обязан давать нам по десять миллионов,
однако дал. Мы хотим кое-что вернуть тебе.
– Нет, – твердо сказал Клей.
– Да. Мы поговорили между собой и решили
подождать, пока процедура банкротства будет завершена, после чего каждый из нас
сделает перевод на твой счет – в качестве дара.
– Ты заработал эти деньги, Родни. Пусть они
останутся тебе и твоей семье.
– Никто не может заработать десять миллионов
за полгода, Клей. Такие деньги можно выиграть, украсть, они могут свалиться с
неба, но никто не «зарабатывает» подобным образом. Это смешно и даже
неприлично. Я верну часть денег. Полетт тоже. Насчет Ионы не уверен, но и он
думает об этом.
– Как твои дети?
– Ты хочешь сменить тему?
– Да, хочу сменить тему.
Они поговорили о детях, о старых приятелях по
БГЗ, о тогдашних своих клиентах и их делах. Так и сидели на ступеньках, пока не
стемнело. Пришла Ребекка, настало время ужинать.
