– А сколько здесь, в округе Колумбия?
Это был первый вопрос, заставивший Макса
поежиться.
– Об этом поговорим через несколько минут.
Позвольте мне закончить рассказ. Сядьте, пожалуйста. Мне неприятно задирать
голову, когда я говорю.
Клей сел.
– Следующей ошибкой было попытаться
перехитрить фармкомитет.
– Да уж.
– У моего клиента в этом городе много
влиятельных друзей. Испытанный метод профилактики: покупать политиков на деньги
комитетов политических действий
[6],
нанимать на работу их жен, подруг и бывших
помощников – словом, обычные пакости, которые делаются с помощью больших денег.
Была заключена сделка с участием шишек из Белого дома, госдепа, министерства
экономики, ФБР, кое-каких других ведомств – разумеется, никто никаких бумаг не
подписывал. Деньги не переходили из рук в руки; никто не давал взяток. Мой клиент
просто сумел убедить достаточное количество людей в том, что тарван способен
спасти мир, если его удастся испытать еще в одной лаборатории. Поскольку на
получение лицензии фармкомитета требуется от двух до трех лет, а в Белом доме
нашлись радетели за более быстрое внедрение препарата, сделка состоялась.
Большие люди, чьих имен никто никогда не узнает, изыскали способ тайно
задействовать тарван в нескольких тщательно отобранных реабилитационных
клиниках федерального подчинения, расположенных в округе Колумбия. Если бы
результат оказался положительным, Белый дом и некоторые влиятельные персоны
оказали бы массированное давление на Комитет по фармакологии с целью скорейшего
получения санкции на использование препарата.
– В процессе заключения сделки ваш клиент уже
знал об этих восьми процентах?
– Не уверен. Мой клиент не открыл мне всего и
никогда не откроет. Да я и не задаю лишних вопросов. Однако могу предположить,
что тогда ему еще не было известно о вероятности побочного действия препарата.
В противном случае риск был бы чересчур велик. Все произошло слишком быстро,
мистер Картер.
– Теперь можете называть меня Клеем.
– Спасибо, Клей.
– Не за что.
– Я упомянул – никто не давал никаких взяток.
Опять же так сказал мне мой клиент. Но будем реалистами. Вероятный доход от
тарвана за предстоящие десять лет фирма оценила в тридцать миллиардов долларов.
Чистую прибыль, заметьте. За тот же период тарван позволил бы сэкономить на
налогах около ста миллиардов. Совершенно очевидно, что некоторая часть денег где-то
в цепочке будет переходить из рук в руки.
– Все это уже в прошлом?
– О да. Препарат изъяли отовсюду шесть дней
назад. Прекрасные клиники в Мехико, Сингапуре и Белграде закрыли в одну ночь, а
весь их милый медперсонал исчез, как сонм привидений. Обо всех экспериментах
забыли напрочь. Бумаги уничтожили. Мой клиент никогда в жизни не слышал ни о
каком тарване. И мы бы хотели, чтобы все так и осталось.
– Чувствую, мой выход.
– Только если вы сами согласитесь. Откажетесь
– у меня на примете есть другой адвокат.
– Откажусь от чего?
– От сделки, Клей, от сделки. На сегодняшний
день пять человек в D.C. убиты лицами, принимавшими тарван. Еще один – первая
жертва Уошеда Портера – находится в коме. Итого шесть. Мы знаем, кто они, как
погибли, кто их убил, – словом, знаем все. Мы хотим, чтобы вы взялись
представлять их семьи. Вы от их имени предъявите иски, мы заплатим деньги, и
все закончится быстро, тихо и мирно, без всяких судебных разбирательств, без
какой бы то ни было огласки, без единого отпечатка пальца.
– А почему они должны согласиться нанять меня?
– Эти люди понятия не имеют, что сами могут
возбудить дело в суде. Насколько им известно, их родные стали жертвами
неспровоцированного уличного насилия. Здесь это в порядке вещей. Ваше чадо
получает пулю от уличного бандита, вы его хороните, бандита арестовывают,
назначается суд, и вы надеетесь лишь, что виновного продержат за решеткой до
конца жизни. Но вам и в голову не приходит самому обратиться в суд. Кого
преследовать? Уличного бандита? Даже самый голодный адвокат не возьмется за
подобное дело. А вас они наймут потому, что вы пойдете к ним и скажете, что они
могут возбудить дело, а вы можете добыть для каждого из них четыре миллиона
долларов в результате быстрого и абсолютно конфиденциального соглашения сторон.
– Четыре миллиона, – повторил Клей, не решив
пока, много это или мало.
– Да, мы рискуем, Клей. Если о тарване
пронюхает какой-нибудь адвокат, а должен вам сказать, что пока вы первый и
единственный, кому довелось учуять его запах, то суд вполне вероятен. Теперь
представьте себе, что этим адвокатом окажется закаленный боевой жеребец,
который здесь, в D.C., без труда поведет за собой жюри, состоящее сплошь из
черных.
– Легко…
– Вот именно, легко. Допустим, что этот
адвокат найдет достоверные доказательства. Возможно, какие-нибудь не
уничтоженные записи. Еще вероятней, что кто-нибудь из сотрудников моего клиента
окажется болтуном. Суд наверняка встанет на сторону семьи убитого. Вердикт
могут вынести по максимуму. Но что хуже всего, по крайней мере для моего
клиента, – огласка будет иметь катастрофические последствия. Акции компании
обесценятся. Словом, Клей, представьте себе худшее, что только можете, и это
сбудется. Поверьте, мои клиенты тоже это понимают. Они совершили нечто дурное,
признают это и хотят исправить ошибку. Но они также стараются свести к минимуму
свои потери.
– Четыре миллиона – выгодная сделка.
– И да и нет. Возьмем Рамона Памфри. Ему было
двадцать два года, на своей почасовой работе он имел шесть тысяч долларов в
год. Если он в соответствии со средним сроком жизни по стране прожил бы еще
пятьдесят три года, при годовом заработке, вдвое превышающем минимальную
зарплату, экономический эквивалент его жизни, исчисленный в сегодняшних
долларах, составил бы около полумиллиона долларов. Вот его цена.
– Добиться компенсаций было бы несложно.
