– Я включу это в список дел. – «Гольфстрим»,
казалось его хозяину, бил копытом в ангаре, горя желанием отправиться в путь.
Зазвонил телефон, Пейс минут пять, отойдя в
дальний конец комнаты, тихо с кем-то беседовал.
– Это Валерия, – пояснил он, вернувшись к
столу. Клей мгновенно представил бесполое существо, жующее морковку. Бедный
Макс. Он заслуживал лучшего.
Клей окончательно поселился в конторе,
отгородив небольшую комнатку и ванную от конференц-зала. Он часто засиживался
за полночь, спал всего по нескольку часов, потом принимал душ и к шести утра
уже снова был за столом. О его трудолюбии ходили легенды не только в
собственной конторе, но и по всему городу. Он был героем абсолютного большинства
сплетен, передаваемых в юридических кругах, во всяком случае, в данный момент.
Картер работал по шестнадцать, а то и по восемнадцать часов, а если предстояла
какая-то встреча в баре или коктейль, день растягивался на все двадцать.
И почему, собственно, было не работать целыми
сутками? Ему было всего тридцать два, он был свободен и не имел никаких
существенных обязательств, на которые стоило бы тратить время. Благодаря удаче
и малой толике способностей ему выпала уникальная возможность преуспеть так,
как редко кому удается. Почему бы на несколько лет не отдать себя со всеми
потрохами фирме, чтобы потом наплевать на все это и до конца своих дней жить
припеваючи?
Малруни появился в самом начале седьмого, с
четырьмя чашками кофе в животе и кучей идей в голове.
– День "Д"
[14]?
– провозгласил он, вваливаясь в кабинет Клея.
– День "Д", – подтвердил Клей.
– Ох и надерем же мы кое-кому задницы!
К семи помещение уже кишело референтами и
параюристами, все поглядывали на часы в ожидании начала атаки. Секретарши
сновали из кабинета в кабинет, разнося кофе и булочки. В восемь все собрались в
конференц-зале и уставились в широкоформатный телеэкран. Первым рекламу показал
канал ABC по сетке вещания на столичный регион.
* * *
Миловидная женщина лет шестидесяти с
небольшим, коротко стриженная, седеющая, элегантно одетая, сидит за маленьким
кухонным столом, печально глядя в окно. Голос за кадром (весьма зловещий):
«Если вы принимали женский гормональный препарат максатил, вы находитесь в
группе повышенного риска получить рак груди, заболевание сердца или инсульт».
Наезд на руки дамы, крупный план: флакон с таблетками, на котором крупными
устрашающими буквами написано «Максатил» (даже если бы там был изображен череп
с перекрещенными костями, страшнее быть не могло). Опять голос за кадром:
«Пожалуйста, немедленно обратитесь к врачу. Максатил может представлять
серьезную угрозу вашему здоровью». Наезд на лицо женщины, ставшее еще более
печальным, на глазах у нее слезы. Голос: «Более подробная информация – на
горячей телефонной линии „Максатил“». В нижней части экрана появляется
бесплатный телефонный номер. Последний кадр: женщина снимает очки и стирает со
щеки слезу.
* * *
Все захлопали и радостно закричали, словно им
объявили, что курьер сегодня же вечером доставит деньги. Клей велел разойтись
по местам, не отходить от телефонов и начинать собирать клиентов. Первые звонки
раздались уже через несколько минут. Ровно в девять, согласно расписанию, копии
иска были разосланы по факсу в газеты и на деловые кабельные телеканалы. Клей
позвонил своему старому приятелю в «Уолл-стрит джорнал» и, якобы нечаянно
проболтавшись, на просьбу дать интервью сказал, что подумает, – через день-два,
не исключено.
Акции «Гофмана», стоившие при открытии торгов
шестьдесят пять долларов с четвертью, начали быстро падать, как только
просочилась новость о предъявлении компании иска в округе Колумбия. В момент
регистрации иска в суде Клей позволил себя сфотографировать какому-то
внештатному корреспонденту.
К полудню акции «Гофмана» упали до шестидесяти
одного доллара. Корпорация немедленно выступила с заявлением для прессы, в
котором категорически отрицала, что максатил может быть причиной всех тех
ужасов, которые перечислены в иске, и утверждала, что будет бескомпромиссно
защищаться в суде.
Пэттон Френч позвонил в обеденный перерыв.
Клей жевал сандвич, стоя у стола и наблюдая, как из факса выползает длинная
полоса бумаги.
– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что
делаете, – с сомнением сказал Френч.
– Я тоже на это надеюсь, Пэттон. Как
поживаете?
– Ну, тогда молодец. Мы очень внимательно
приглядывались к максатилу примерно полгода назад и решили не трогать его.
Очень трудно доказать этиологию осложнений.
Клей бросил сандвич на стол и попытался
сделать глубокий вдох. Пэттон Френч отказался от массовой тяжбы? Не
воспользовался случаем предъявить коллективный иск одной из самых богатых
корпораций в стране? Клей не знал, что сказать. Повисла долгая пауза.
– Что ж, Пэттон, мы представляем себе ситуацию
несколько иначе, – вымолвил он наконец, шаря за спиной в поисках стула, на
который он в конце концов рухнул.
– Должен сказать, от этого дела отказались
все, кроме вас: Солсбери, Дидье, Карлос. У одного парня из Чикаго было
несколько клиентов, но он не стал регистрировать иск. Не знаю, может, правы вы,
а мы ошиблись.
Френч пытался выудить информацию.
– У нас на них кое-что есть, – осторожно
произнес Клей. «Правительственный доклад! Вот что! У нас он есть, а у Френча
его не было». Сумев наконец перевести дыхание, Клей почувствовал, как сердце
забилось немного ровнее.
– Тем не менее будьте осторожны, Клей. Это
ушлые ребята. По сравнению с ними «Акерман» – скаут-молокосос.
– Похоже, вы их боитесь, Пэттон. Я поражен.
– Я абсолютно их не боюсь. Но если в вашей
теории доказательств есть хоть ничтожная нестыковка, они сожрут вас заживо. А
уж о быстрой сделке можете вообще забыть.
– Вы со мной?
– Нет. Мне это дело не понравилось полгода
назад, не нравится и сейчас. К тому же у меня в печи подходит слишком много
других пирогов. Желаю удачи.
Клей закрыл дверь кабинета и запер ее. Подойдя
к окну, он не меньше пяти минут стоял и смотрел на улицу, пока не почувствовал,
что у него взмокла спина и рубашка прилипла к ней. Потом потер лоб, который
тоже был мокрым.
