«Что еще они заметили?» – подумал Клей.
Охальники все еще продолжали гоготать, когда замок наконец щелкнул и одна
створка двери открылась. Клею понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не
броситься внутрь очертя голову, а войти не торопясь, с напускной
непринужденностью. Приемная представляла собой бункер с цементным полом,
стенами из железобетонных блоков и стальными дверями. Никаких окон, низкий
потолок, скудное освещение. Не хватало лишь мешков с песком да оружия. За
длинным казарменным столом сидела секретарша, одновременно разговаривавшая по
двум телефонам. Не глядя на Клея, она бросила:
– Он будет через минуту.
Тэлмадж Экс оказался мужчиной лет пятидесяти,
без единого грамма жира в жилистом теле и без намека на улыбку в старчески
морщинистом лице, со взглядом больших глаз, израненным десятилетиями,
проведенными среди уличных бандитов. Держался он настороженно. У него была
очень черная кожа и очень белая одежда: туго накрахмаленная хлопчатобумажная
рубашка и такие же рабочие брюки. Черные солдатские ботинки сияли, как два
маленьких солнца. Череп – тоже, на нем не было ни единого волоска.
Когда они вошли в его выгороженный из приемной
кабинет, он указал на единственный стул и закрыл дверь.
– Бумаги! – коротко бросил он. Видимо,
светская беседа не была его сильным местом.
Клей протянул необходимые бумаги. Тэлмадж Экс
прочел каждое слово на каждой странице, подписанной с трудом поддающимся
расшифровке из-за наручников именем Текилы Уотсона. Клей заметил, что Экс не
носил ни очки, ни часы. Время здесь принято было оставлять за порогом.
– Когда он это подписал?
– Как видите, бумаги датированы сегодняшним
днем. Я встречался с ним в тюрьме часа два назад.
– Вы его адвокат? – спросил Тэлмадж Экс. –
Официально назначенный?
Этому человеку не раз приходилось иметь дело с
уголовным правосудием.
– Да. Назначенный судом от Бюро
государственных защитников.
– Там все еще заправляет Гленда?
– Да.
– Мы отвлеклись. – Видимо, подобного
отступления ему показалось достаточно.
– Вы знали об убийстве? – спросил Клей,
доставая из портфеля блокнот.
– До того как вы позвонили час назад, не знал.
Было известно только, что Уотсон ушел во вторник и не вернулся. Мы понимали:
что-то случилось, но с ними всегда что-нибудь случается, нам это не в новинку.
– Экс выговаривал слова медленно и четко, часто моргал, но взгляда не прятал. –
Расскажите мне, что стряслось.
– Только конфиденциально, ладно?
– Я его наставник. И духовник. Вы его адвокат.
Все сказанное в этой комнате здесь и останется. Идет?
– Согласен.
Клей подробно поведал обо всем, что ему
удалось разузнать, в том числе изложил версию случившегося, услышанную от
самого Текилы. Официально и по этическим соображениям он не должен был никому
раскрывать содержание заявления своего клиента. Но какая уж тут этика? Тэлмадж
Экс знал о Текиле Уотсоне неизмеримо больше, чем Клей мог бы узнать когда бы то
ни было.
По мере того как Клей разворачивал перед ним
цепочку событий, Тэлмадж Экс все больше сникал и наконец закрыл глаза, подняв
лицо к потолку, словно хотел узнать у Господа, почему это произошло. Казалось,
он глубоко ушел в свои мысли.
Когда Клей закончил, Экс спросил:
– Чем я могу помочь?
– Мне бы хотелось увидеть его личное дело. Он
меня уполномочил.
Папка с делом Текилы Уотсона лежала на столе
перед Тэлмаджем Эксом.
– Чуть позже, – ответил он. – Сначала
поговорим. Что бы вы хотели узнать?
– Начнем с биографии. Откуда он родом?
Тэлмадж, готовый оказать любую помощь, снова
смотрел прямо в глаза Клею.
– С улицы, оттуда же, откуда мы все. К нам его
направила социальная служба. Безнадежный случай. Никакой семьи, заслуживающей
упоминания. Отца он никогда не знал. Мать умерла от СПИДа, когда ему было три
года. Воспитывали его, если можно так выразиться, две тетки, он переходил с рук
на руки, бывало, его брали в чужую семью на время, мыкался по приютам, не
вылезал из судов. Школу бросил. У нас тут все такие. Вы знаете что-нибудь про
реабилитационные лагеря?
– Нет.
– К нам попадают самые трудные, закоренелые
наркоманы. Мы их запираем на несколько месяцев, и они у нас живут, как в лагере
для новобранцев. Нас здесь восемь человек, восемь наставников, и все мы в
прошлом наркоманы. Кто однажды пристрастился к зелью, тому нет ходу назад. Но
вы Должны знать вот что: четверо из нас стали священниками. Я тринадцать лет
отдал наркотикам и грабежам, а потом нашел путь к Иисусу. Словом, мы
специализируемся по тем юным кокаинистам, которым никто уже не может помочь.
– Только по кокаинистам?
– Кокаин, мистер, – наркотик относительно
дешевый, общедоступный, он позволяет им хоть на пару минут забыть о своей
паскудной жизни. А стоит начать – и ты уже без него не можешь.
– Он толком ничего не рассказал мне о своих
преступлениях.
Тэлмадж Экс открыл дело Текилы Уотсона и
перевернул несколько страниц.
– Скорее всего это потому, что сам толком
ничего не помнит. Текила несколько лет провел под кайфом. Вот. Ограбление, угон
автомобилей – все, как у всех нас, когда нам удавалось раздобыть дурь. В
восемнадцать лет он получил четыре месяца за магазинную кражу. В прошлом году
попался на хранении – три месяца. Не самый плохой послужной список для такого,
как мы. Никакого насилия.
– Никаких тяжких уголовных?
– Я не вижу ни одного.
– Попробуем это использовать, – сказал Клей. –
До некоторой степени это может помочь.
– Звучит так, будто ему ничто уже помочь не
может.
– Мне сообщили, что есть по крайней мере два
свидетеля. Я не питаю особого оптимизма.
– Он признал свою вину в полиции?
– Нет. Там сказали, что он захлопнулся, как
моллюск в раковине, когда его поймали, и вообще ничего не стал говорить.
– Это необычно.
– Да уж, – согласился Клей.
– Похоже на пожизненное без права апелляции, –
со знанием дела предположил Тэлмадж Экс.
– Совершенно верно.
