– О Дженни.
– О такой малости? – удивилась мама. – Просто спрячь ее первое время, больше ничего. Потом видно будет.
Для нее это действительно была малость!
Полный неясной тревоги, я поднялся в квартиру. Дженни по-прежнему сидела за столом, меланхолически и без всякой надобности помешивая остывший кофе. Тихонько звякала ложечка.
– Ты был прав, – глуховато сказала она, не глядя на меня, – а я вела себя как дура. Прости.
– Не за что тут прощать, – великодушно отозвался я. – Ты же из метрополии.
– А что, в метрополии только дуры рождаются?
– Нет, но… Понимаешь, я же бывал у вас. Видел землян. Они какие-то… не такие. М-м… не знаю, как сказать… Легкомысленные, что ли. И очень самодовольные: считают, что живут в лучшем из миров. Это бы еще ничего, но каждый, буквально каждый из них искренне полагает, что всех должен устраивать тот порядок, который устраивает их… Согласись, что это глупо.
– Да, – почти безучастно отозвалась Дженни. – Наверное, ты прав, а вот я – ошиблась.
– С кем не бывает…
– Ты не понял. Я… я не думала, что такое возможно. Один щелчок – и рухнуло всё, что было создано. Еще утром был мир как мир, а теперь какие-то Древние века. Трудно поверить. И кровь, и трупы, и этот горелый запах… Мне не нужно было сюда приезжать.
– Чепуха, – чуточку разозлившись, сказал я. – Тебе всего-навсего придется переждать какое-то время. Квартира в нашем полном распоряжении, а если что, то у меня найдутся кое-какие связи. Проживем!
– Ты опять не понял. Я не хочу становиться твердианкой. Даже ради тебя.
– Чего ж тут не понять? – Я развел руками. – Это-то как раз понятно… Я и не думал… На что тебе наша Твердь, к тому же накануне войны?
– Какой войны? – Она подняла голову.
– Обыкновенной. Твердь – ценная колония. Земля не смирится. Будет война, короткая или долгая – не знаю. Кстати, тебе было бы полезно вести себя более… по-твердиански. Во избежание. Потом, когда все кончится, ты спокойно вернешься на Землю.
– Постараюсь говорить с акцентом, – сказала Дженни с довольно жалкой улыбкой. – Еще что-нибудь?
Я кивнул.
– Многое. Ты иначе двигаешься, у тебя не та мимика, не то выражение лица… Придется подзаняться. Кстати, ты не думала о том, чтобы выйти замуж?
– За тебя? Ради моей безопасности? Фиктивно, насколько я понимаю?
– Я был бы счастлив и по-настоящему, – искренне признался я. – Но мы сделаем так, как ты захочешь.
– Хорошо, – тихо отозвалась Дженни, – я подумаю.
Я подлил себе и ей горячего кофе. Мысли путались. Хочу ли я на самом деле, чтобы Дженни стала моей женой? Черт меня побери, а ведь хочу! Хоть и знаю, что у меня из-за этого могут быть проблемы. Ну и что? Человек на то и создан, чтобы решать проблемы, на которые он сам же и напросился, и в этом, если хотите, состоит его главная функция в природе. Сам создал проблему – сам и решу. Вопрос в Дженни: согласится ли она, ксеноэколог из метрополии, не просто съездить на недельку-другую в научную экспедицию в наше захолустье, а поселиться в нем навеки? А если даже согласится, не продумав все последствия, то не взвоет ли со временем от лютой тоски, осознав, чего лишилась?
Я знал ответ: взвоет. И возненавидит меня за тот прекрасный земной мир, что я у нее отнял. У нас не было будущего.
В кармане пискнул телефон. Отключенная было мобильная связь снова заработала.
– Ларс? – Это был Боб Залесски.
– Он самый.
– Ты можешь прибыть прямо сейчас в здание Администрации… то есть бывшей Администрации?
– Могу, – сказал я, немного подумав, но так и не поняв, кому именно и зачем я там понадобился. Вызови меня Боб в «Залесски Инжиниринг» для заслуженного мною разноса, я бы не удивился. – А что случилось?
– Тебе предлагают пост главы комиссии по науке и технике при Комитете. Надеюсь, ты не откажешься?
В горле у меня что-то булькнуло.
– А почему я?
– А почему не ты? – хохотнул Боб. – Хочешь сказать, что есть специалисты старше и достойнее тебя? Не пойдет. Не тот случай. Нам не нужны достойные, нам нужны толковые.
– Ну, техника – еще ладно, – пробормотал я. – Но где я, а где наука? Я-то тут при чем?
– Сейчас не наука для нас главное. Ты согласен?
– М-м… Не знаю. Надо подумать.
Нет, я давно подозревал, что Боб с нами, но полагал, что только мысленно. А оно вон как…
– Так ты сможешь сейчас прибыть или нет? – очень настойчиво переспросил Боб.
– Смогу! – заорал я, косясь на притихшую Дженни.
– Тогда не теряй времени. Подумаешь по дороге.
Только безнадежный идиот, тяжко контуженный приступом всеобщего счастья, не понимал: мы выиграли лишь первый раунд, а сколько их еще будет? Бывало ли так, чтобы метрополия, получив щелчок по носу, отказывалась наказать возомнившую о себе колонию? Была бы она никчемной – все равно наказание последовало бы неумолимо, во избежание соблазна для других поборников свободы. А уж колонию, испокон веку поставляющую дешевое сырье, и подавно ждали крупные неприятности. Курицу, несущую золотые яйца, обычно не режут, но кто же добровольно отпустит ее на волю?
Пройдут годы, и всевозможные аналитики, обожающие поговорить о том, как бы пошла история, если бы люди были не людьми, а какими-то неведомыми идеальными созданиями, будут, как всегда, размышлять на тему: было ли неизбежным то, что случилось, и как можно было это предотвратить? Была ли исторически неизбежной наша революция? Понятия не имею, к каким они придут выводам. Мне наплевать. Одно скажу: нельзя же замести всех придерживающихся определенного образа мыслей! То есть можно, но довольно трудно, особенно если индивид не распространяет эти мысли направо и налево, а просто живет с ними, никому вроде бы не мешая. А то, что таких людей у нас девять из десяти, это, согласитесь, не их проблемы. Это проблемы тайной полиции, давно переставшей что-либо видеть заплывшими жиром глазками, и проблемы Администрации, почему-то уверенной, что у народа Тверди кишка тонка, и не имеющей инженерного образования – иначе бы эти недоумки знали, что каждый материал, в том числе человеческий, имеет свой предел прочности.
И приняли бы меры. «Слом» материала не стал бы неожиданностью, и материалу не поздоровилось бы.
Да, впоследствии можно было бы поговорить о допущенных прежней Администрацией злоупотреблениях, отдать кого-нибудь под суд, уволить нескольких ротозеев, провести реформы и поклясться, что теперь-то прежнее не повторится и колония заживет на славу. Но прежде – восстановить порядок, да так, чтобы у колонистов еще сто лет случались сердечные припадки от слов «свобода» и «независимость». Старая тактика, известная еще во времена средневековых крестьянских войн, но вполне действенная. Ничего нового Земля придумать не могла, да и с какой стати? Для борьбы с кем изобретать новые приемы – с этими провонявшими навозом фермерами? С тупоумными кротами-шахтерами? С гражданскими лицами?
