Ну конечно, подумал я, меланхолично наблюдая, как столик поглощает опустошенную мною тарелку. Квалификация! Еще бы! Темный селянин, устроившийся в городе мусорщиком, должен понимать, с какой стороны подходить к мусоровозу, и твердо знать, что не следует оскорблять зрение благовоспитанных горожан своим внешним видом, а слух – громыханием ведер и баков. Впрочем…
– Что за мусор такой у Ореола? – задал я вопрос.
– Его обитатели – те из них, кто не соответствует требованиям. Преимущественно дети разных возрастов, от которых проще избавиться, чем перевоспитывать или повышать их интеллект. Иногда и взрослые, но редко. Работа с таким контингентом – это работа мусорщиков, Ларс. Ореол не имеет ни пенитенциарной системы, ни сурдопедагогики. Ждущие тоже не всесильны, особенно если человеческий материал того… с брачком. Тогда в дело вступаем мы, мусорщики. Догадываюсь, о чем ты подумал… – Вилли усмехнулся. – Нет, никакой зачистки в человеческом понимании. Брак Ореола мы отправляем туда, где ему самое место, – в мир людей, на нашу галактическую помойку. С фальшивой, естественно, памятью. Мы же ведем наблюдение за этими людьми, бывшими ореолитами, мы не бросаем их. Знаешь, чаще всего это очень неплохие люди. Изредка случается так, что Ореол признает свою ошибку и возвращает изгнанного. Это праздник, Ларс! Ты представить себе не можешь, какую радость испытывает мусорщик, которому поручено вернуть ошибочно отбракованного назад в Ореол! Иногда его берут безоговорочно, иногда – предлагают работу мусорщика… А, чепуха! В Ореоле все равны, во всяком случае, так официально считается. И вот что я скажу тебе: быть мусорщиком Ореола в тысячу раз лучше, чем самым успешным землянином. Уж ты мне поверь. Я знаю.
Я слушал его и не мог уловить актерской игры. Возможно, я недооценивал Вилли, а возможно, он сам верил в то, что говорил. Если так, то…
Черт побери, это было как минимум небезынтересно!
– Сам-то ты кто по рождению? – спросил я. – Ореолит или землянин?
– Почти землянин. Родился на Саладине, как ты – на Тверди. Знаешь Саладину?
Я кивнул, внутренне содрогнувшись.
– Был там.
Память услужливо нарисовала картинку: мертвенный свет солнца над каменистой пустыней, трущобный поселок вокруг тщательно охраняемых, обнесенных рядами проволоки Врат, толпы бездеятельных людей, одетых в неописуемое рванье, попрошайки и проститутки на каждом шагу, ожидание очередной гуманитарной подачки из метрополии, свирепая поножовщина за кусок хлеба, за новую тряпку, за возможность длить свое никчемное существование – и никакой перспективы… Люмпены в худшем смысле слова, колонисты Саладины тоже были людьми, они могли бы превратить свою планету если не в рай, то уж точно во что-нибудь более приемлемое – и не сделали этого, даже не попытались. Почему? Загадка. Мне вспомнилось, как наш гид рассказывал: излеченные на Земле и возвращенные на Саладину колонисты вновь неизбежно деградировали. Быть может, Вилли был из тех, кого вылечили на Земле еще ребенком и не вернули на Саладину?
Я не стал спрашивать его об этом. Прошлое всякого человека, даже отказывающегося считать себя частью человечества, его личное дело, и нечего посторонним совать туда любопытные носы.
– Я знаю, что ты был там, – сказал Вилли, – и знаю, что недолго. Твое счастье.
Он замолчал, а я подумал, что лучшего места, чтобы потерять веру в человечество, чем Саладина, не найти, хоть обойди все человеческие колонии в Галактике. Ну а я? Энергичный, но наивный мальчик, сунувшийся в драку за юношеские идеалы, на поверку оказавшуюся банальнейшей дракой за власть над планетой, я не потерял эту веру? Не понял разве, что люди делятся на дураков и подлецов с ничтожной и ничего не решающей примесью умных и порядочных? Понял, конечно. Веру в человечество я, может, и не утратил окончательно, но уважение к нему потерял. Чему не рад, между прочим. Глупые энтузиасты навязанных им идей куда счастливее!
– Ты знаешь, что такое вши? – спросил вдруг Вилли с неприятным смешком. – Не знаешь, конечно. Откуда тебе знать? Человек шагнул в Галактику – а на нем вши! – Он вновь коротко всхохотнул. – А ты видел людей, которые хуже вшей? Не одного, не двоих, а сразу толпы таких людей? Мечтал ты уничтожить их всех до единого и создать на их месте новое, счастливое человечество? Нет?
– Я не бог. – Что еще я мог ему ответить?
– Ты – нет, – сказал он. – И я нет. А ореолиты – боги. В сравнении с нами, конечно. Вот почему я им служу и намерен служить, пока жив.
– Не очень-то добры к людям эти твои боги…
– Зато и не злы. Но самое главное – они существуют. Они реальны. Они не желают людям зла – они просто стараются не замечать их. Они не делят мир с человечеством. Марция – это просто эпизод. В конечном счете, уничтожение «темпо» пойдет человечеству только на пользу.
– Это они тебе сказали?
– И я им верю, – кивнул Вилли. – Ты, конечно, не очень-то доверяешь словам. Правильно делаешь, и вообще это не право твое, а обязанность. Но ореолиты не врут, понимаешь? Никогда не врут. Могут утаить что-то, но врать не станут. Я давно работаю на Ореол. Я знаю.
Он явно верил в то, что говорил. Такой убежденности в его голосе я не мог припомнить.
– Пусть так, – сказал я. – Но что они хотят от меня? Я подхожу им? Чудесно. Считай, что я польщен. Ты только забыл об одной малости: спросить меня, подходят ли они мне.
– А разве нет?
– Ты еще скажи, что знаешь меня лучше, чем я сам, – фыркнул я.
– Так оно и есть. – Вилли даже не улыбнулся. – Знаю. Не знал бы – не стал бы ходатайствовать за тебя. Ты ведь не живешь по-настоящему – ты ищешь условия, при которых жизнь была бы тебе в радость. Тебе нужен мир, устраивающий тебя, интересная и нужная работа, большая цель в жизни, настоящие друзья и настоящие враги. Наверное, каждый второй человек мечтает о таком, но тебе хотя бы не лень искать это. Ты искал в человеческом мире – и, естественно, не нашел. Между прочим, и не найдешь. Погонишься за миражом, отдашь силы и годы этой погоне, а потом приглядишься как следует – опять не то, опять обманка. Я-то знаю. Хочешь верь, хочешь не верь, но я убежден: нет для тебя иного пути, кроме как в Ореол…
– Мусорщиком? – брюзгливо перебил я.
– Мусорщиком. Извини, но мы с тобой для большего не годимся. Можешь утешиться тем, что ты в этом не виноват. Так уж получилось.
Я мог бы еще побрюзжать, но смолчал. Вилли знал, чем поманить меня. Причастность к великому делу – что может быть лучше? Рывок вперед. Со Ждущими или без Ждущих – не так уж важно. Хотя лучше бы, конечно, без них… А как без них? Человек и дальше останется человеком, он по-прежнему будет добывать и накапливать знания, осваивать все новые и новые миры, расселяться по Галактике – и все равно останется лишь продвинутой обезьяной, себялюбивой, глуповатой, охочей до дешевых удовольствий, движимой инстинктами, а не разумом, и так далее, недостающее вписать. Практическая евгеника – кому она сейчас нужна? Были сектанты, да и тех выжили с Земли. Существуют биотехнологии, позволяющие радикально улучшить человеческий род, – а кем они востребованы? «Хотим остаться людьми», – твердят люди толпы, и поди-ка возрази. Они в своем праве. «Будь самим собой», – вторит пропаганда. Человеку – человечье. Навсегда. Потолок над головой. Люди привыкли к потолкам, без них им страшно. Нет, лучше уж двинемся вперед потихонечку, постепенно, доверимся естественной биологической эволюции, мы ведь лучше, чем наши далекие предки, а наши потомки станут лучше нас… Утешительный самообман.
