Не увидевшись с ним, она не могла покинуть ЭРЕБ.
Он открыл дверь на звонок. Он был дома.
Его лицо при виде Кати, задыхавшейся от волнения…
Почти сразу же она испугалась своего порыва – его лицо не выразило ни радости, ни признательности, ни удивления, оно было все так же спокойно и бесстрастно.
И с этим каменным лицом – чертовы прекрасные андроиды чертова Звездного городка! С вашей чертовой выдержкой и самоконтролем! – он обнял Катю – железные руки, железная хватка – и поцеловал ее.
Его губы…
Его дыхание…
Там пылал огонь, и Катя сгорела на этом тайном огне в мгновение ока.
Без слов!
Они обходились почти без слов.
И когда он сдернул с себя толстовку, обнажаясь, и когда прижал Катю к своей груди. И когда поднял ее на руки.
Одежда, слетающая, как палые листья с деревьев.
Волна поцелуев… атласная кожа… его глаза так близко, что можно утонуть в них…
Его сила, его могучая сила и нежность…
Может, у него очень давно не было женщин…
Наверное, так, ведь они не говорили о любви.
А может, вся эта исполненная страсти, поцелуев, прикосновений, ласк, криков и вздохов неистовая жажда всегда жила в нем под непроницаемой оболочкой, под железной дисциплиной, аскетизмом и его бунтом – против всей вселенной, нанесшей удар, против судьбы.
Катя никогда не испытывала ничего подобного. Она словно растворилась в блаженстве. Она не задавала себе лишних пустых вопросов – как оно все теперь сложится у них.
Она наслаждалась сиюминутным счастьем.
Есть вещи, которые надо брать самой. За которые стоит бороться.
День.
Сумерки.
Ночь.
Утро.
Все это время они провели в постели.
Катя сначала вела сладкий счет, а потом сбилась со счета.
Они заснули только под утро, сплетясь руками и ногами. Ее голова на его груди. Она слышала удары его сердца.
Это разбудило ее. Отрезвило.
Она смотрела на него, лежащего рядом с ней в постели. Все же он оставался загадкой для нее… Именно это заставляло ее почувствовать его – вот так, по-настоящему, когда все покровы – все приличия, стыдливость, условности – сброшены вместе с одеждой. Во всем теле было странное чувство свободы – они словно плавали в невесомости.
Катя не хотела утратить это потрясающее чувство. Обыденность может только все испортить. Они проснутся и… надо что-то говорить, что-то обсуждать, решать.
Катя тихонько выскользнула из постели.
Он спал. Его грудь вздымалась, могучий торс, могучие руки.
Кате хотелось поцеловать его так, как он поцеловал ее на пороге. Но она боялась его разбудить.
Она, как тень, скользила по комнате, в которой плавали утренние сумерки ЭРЕБа, собирала с пола свои разбросанные вещи, белье.
Одевшись, она снова оглянулась.
Космонавт спал. Гиперсон любви – средство достичь иных дальних счастливых миров, о которых даже не подозреваешь, не поцеловав… не застонав от наслаждения и выплеснувшегося телесного жара.
Катя тихонько достала свой блокнот и вырвала из него листок. Она написала два слова.
Люблю вас…
И не оставила телефона.
Кто захочет, тот и так найдет, все узнает. В ЭРЕБе не существует больше тайн. Но хаос ЭРЕБа распространяется даже на любовь. Есть вещи, которые лучше оставить пока как есть…
Она выскользнула за дверь – в сумерки.
И почти сразу увидела черный спортивный «Мерседес». Он был припаркован у дома Чеглакова. И его хозяин – Иван Водопьянов – стоял и смотрел на окна дома, на дверь.
На Катю, покидающую этот дом ранним утром.
На ее сияющее счастливое лицо.
Иван Водопьянов не тронулся с места. А Катя… она вскинула руку и… отсалютовала ему.
Салют!
Пост сдал. Пост принял.
Иван Водопьянов остался недвижим. На середине улицы Роз Катя оглянулась – он все стоял на том же месте у машины. Холодный ветер развевал его светлые волосы. Он смотрел на окна дома, где жил тот, кто…
– Я за него умру! – крикнул он Кате на всю сонную тихую улицу Роз. – А ты?
А я…
Уже сидя в экспрессе «Дубна – Москва», Катя думала о том, что в этой фразе – весь ЭРЕБ.
Какая-то самая главная истинная его суть, вся сотканная из противоречий и грез.
Однако, несмотря ни на что, она чувствовала себя счастливой.
Ей казалось, что она сама своей волей поставила пусть не точку, но многоточие. И эта история в общем-то закончилась.
Сладкое послевкусие ЭРЕБа на губах, след его поцелуя…
После всей горечи, страха, крови, гари, дыма…
Сладкое как мед послевкусие…
Экспресс уносил ее прочь. И она не принимала в расчет, что ЭРЕБ все сам решает за всех.
В той больнице Москвы, где лечился от травм арестованный Андрей Ржевский, водитель автобуса, о котором в последние дни как-то все забыли в вихре событий, все свидетельствовало в это утро об обратном.
Охранники-полицейские метались по этажам, обыскивали парк. В процедурной, стоная, приходила в себя оглушенная медсестра.
Под утро Андрею Ржевскому вдруг стало худо, он начал задыхаться. Охранники вызвали врача и медсестру. Врач велел немедленно снова вернуть Ржевского в реанимацию. Он выглядел плохо – краше в гроб кладут.
Его погрузили на каталку, и медсестра одна повезла его в реанимацию. Они подъехали к лифту.
Дальше она не помнила почти ничего.
Вроде играла какая-то музыка.
Клавесин.
Возможно, «Тамбурин» Рамо…
Момента, когда восставший с одра Ржевский набросился на нее и оглушил, она не помнила.
Он содрал с нее халат. И под видом медбрата растворился на этажах клиники.
Его искали, искали, подняли по тревоге ближайшее отделение полиции, но…
Скромный водитель автобуса словно в воду канул. И это было удивительно, учитывая его состояние после двух операций на легких.
Полицейские уверяли себя, что долго ему в бегах все равно не протянуть, что скоро его все равно поймают.
ЭРЕБ – обитель хаоса и мрака, знавший все досконально о полном раскрепощении зла и напитавший это свое истинное чадо безмерным восхищением перед деяниями создателя мух, вылупившихся из посмертного проклятия, имел на Ржевского совсем иные долгосрочные планы.
