Под конец одиннадцатого класса, в марте 1979-го, Гвенди смотрит по телевизору репортаж об аварии на атомной электростанции Три-Майл-Айленд в Пенсильвании. У нее развивается настоящая мания, она пересматривает все газеты с сообщениями об аварии, прежде всего чтобы понять, сколько людей пострадало и как эта авария повлияла на ближайшие города и поселки. Ее беспокоят масштабы бедствия.
Она уговаривает себя, что нажмет красную кнопку и отменит последствия Три-Майл-Айленда, если будет нужно. Вот только Джонстаун никак не идет у нее из головы. Тот религиозный маньяк все равно совершил бы задуманное – или она как-то его подтолкнула? Те безумные медсестры все равно отравили бы малышей – или их разум помутился еще сильнее стараниями Гвенди Питерсон? Что, если пульт управления – как обезьянья лапка в той сказке? Может быть, он исполняет желания, но оборачивает все к худшему? Может быть, это она оборачивает все к худшему?
С Джонстауном я еще не понимала. А теперь понимаю. Но для чего тогда мистер Фаррис поручил мне хранить пульт? Разве не для того, чтобы сделать правильный выбор, когда придет время?
Когда ситуация после аварии выправляется и неоднократные исследования подтверждают, что дальнейшей угрозы не будет, Гвенди рыдает от радости – и облегчения. Как будто увернулась от пули.
20
В последний четверг учебного года Гвенди приходит в школу и сразу видит скорбные лица учителей и ребят. Группка девчонок о чем-то шепчется у входа в столовую, многие плачут.
– Что случилось? – спрашивает она у Джози Уэйнрайт.
– В смысле?
– Я видела, девочки плачут. Все какие-то огорченные.
– А, ты об этом, – легкомысленно говорит Джози, словно они обсуждают, что она ела на завтрак. – Какая-то девчонка покончила с собой. Вчера вечером. Бросилась с Лестницы самоубийц.
Гвенди вдруг пробирает озноб.
– Какая девчонка? – спрашивает она слабым шепотом, потому что боится, что уже знает ответ. Она не знает, откуда знает его, но у нее нет ни тени сомнения.
– Оливия… э…
– Кепнес. Ее зовут Оливия Кепнес.
– Звали Оливия Кепнес, – говорит Джози и принимается насвистывать «Похоронный марш».
Гвенди хочется ее ударить, врезать ей кулаком прямо по симпатичному веснушчатому лицу, но она не может поднять руку. Тело как будто окаменело. Через пару минут она все-таки заставляет себя сдвинуться с места. Гвенди выходит из школы, идет к машине. Она едет домой и запирается у себя в комнате.
21
Это я виновата, уже в сотый раз думает Гвенди, сворачивая на стоянку у парка Касл-Вью. Сейчас почти полночь, стоянка пустая. Если бы мы с ней дружили по-прежнему…
Она сказала родителям, что идет ночевать к Мэгги Бин – якобы там соберутся все подружки Оливии, чтобы поделиться воспоминаниями об ушедшей подруге и поддержать друг друга в горе, – и родители ей поверили. Они даже не знают, что Гвенди уже давно не общается с Оливией и ее компанией. Нынешние подруги Гвенди не узнали бы Оливию, даже если бы смотрели на нее в упор. Не считая коротких «Привет!» в школьных коридорах и случайных встреч в супермаркете, Гвенди не разговаривала с Оливией уже полгода, если не больше. Они помирились после той ссоры в комнате Гвенди, но между ними все изменилось. Прежняя дружба не возобновилась. И если по правде, Гвенди об этом ничуть не жалела. В последнее время Оливия сделалась слишком чувствительной, слишком нервной и требовательной, слишком… Оливией.
– Это я виновата, – бормочет Гвенди, выходя из машины. Ей хотелось бы верить, что это обычная юношеская тревожность – то, что отец называет подростковым комплексом «все дело во мне», – но она знает, в чем дело. Если бы они с Оливией остались подругами, сейчас Оливия была бы жива.
Сегодня безлунная ночь, и Гвенди забыла захватить фонарик, но это не важно. Решительным шагом она идет сквозь почти непроглядную темноту прямиком к Лестнице самоубийц. Гвенди и сама толком не знает, что будет делать, когда доберется до места.
И лишь на полпути через парк она понимает, что ей совершенно не хочется видеть лестницу. И не только сейчас, а вообще никогда. Потому что – мысль совершенно безумная, но в ночном темном парке она кажется вполне правдоподобной – вдруг Оливия поджидает ее на середине подъема? Оливия с проломленным черепом и одним глазом, свисающим на щеку? А вдруг Оливия столкнет ее вниз? Или уговорит прыгнуть?
Резко развернувшись, Гвенди бежит обратно к машине и едет домой. Кажется, она знает, что надо сделать, чтобы больше никто – никогда – не спрыгнул с этой проклятой лестницы.
22
«Касл-Рок колл»
Субботний выпуск – 26 мая 1979
В пятницу, 25 мая, в промежутке между 01:00 ночи и 06:00 утра парк Касл-Вью лишился исторического участка на северо-восточной окраине. По неизвестным причинам обрушилась часть утеса вместе с металлической лестницей, смотровой площадкой и прилегающей территорией площадью около половины акра.
Следственная бригада ведет осмотр места происшествия, но пока неизвестно, стало ли обрушение результатом стихийного бедствия или же здесь присутствует чей-то злой умысел.
«Случай действительно странный, и пока рано давать комментарии, – заявил шериф Касл-Рока Уолт Баннерман. – Мы не знаем, что это было: небольшое землетрясение или чья-то диверсия с целью обрушить лестницу. Из Портленда к нам уже выехала дополнительная следственная бригада, но они прибудут на место не раньше завтрашнего утра. Думаю, мы их дождемся, и когда что-то выяснится, сделаем заявление для прессы».
Буквально на днях в парке Касл-Вью случилась трагедия. У подножия утеса было найдено тело семнадцатилетней девушки…
23
После этого Гвенди лежит пластом несколько дней. С температурой и жутким расстройством желудка. Мистер и миссис Питерсон уверены, что их дочь разболелась от горя. Но Гвенди знает, в чем дело. Это все из-за пульта. Это цена, которую она должна заплатить за то, что нажала красную кнопку. Она слышала грохот падающих камней, и ей пришлось бежать в ванную, чтобы ее не стошнило прямо на пол.
Утром в понедельник она кое-как заставляет себя принять душ и переодеться во что-то приличное, чтобы ехать на похороны Оливии. Но лишь потому, что мама подняла ее чуть ли не силой. Если бы все зависело только от Гвенди, она бы не вышла из комнаты. Пока ей не исполнится лет двадцать пять.
В церкви настоящее столпотворение. Присутствуют почти все старшие классы Касл-Рока – и учителя, и ученики; даже Фрэнки Стоун сидит, ухмыляется в заднем ряду, – и Гвенди ненавидит их за то, что они здесь собрались. Никто из них не любил Оливию, когда она была жива. Никто ее даже не знал.
Никто не знал ее так, как знала я, думает Гвенди. Но я хотя бы что-то сделала. Да. Больше никто не бросится с этой лестницы. Никогда.
