– Понравилось? – спрашивает мистер Фаррис.
– М-м-м. – Вот и все, что она может сказать. Будь это обычная конфета, Гвенди сейчас повела бы себя словно крыса в научном эксперименте: она давила бы на рычажок, пока тот не сломается или пока не закончатся шоколадки. Но ей совершенно не хочется добавки. И еще ей кажется, что сегодня она не зайдет в кафешку у детской площадки, чтобы взять коктейль из фруктового льда. Ей совершенно не хочется есть. Она…
– Ты довольна? – спрашивает Фаррис.
– Да!
Вот верное слово. Гвенди очень довольна. Такого огромного удовольствия она еще не получала, даже когда ей подарили на девять лет двухколесный велосипед.
– Хорошо. Возможно, завтра тебе захочется еще одну шоколадку, и ты получишь ее, если пожелаешь, потому что пульт останется у тебя. Это твой пульт управления, по крайней мере пока.
– А сколько там шоколадок?
Вместо того чтобы ответить на ее вопрос, он предлагает ей потянуть второй рычажок.
– Он тоже выдает конфеты?
– Потяни и узнаешь.
Она сдвигает рычажок мизинцем. На этот раз на дощечке, выехавшей из прорези, лежит большая серебряная монета, такая яркая в лучах утреннего солнца, что Гвенди щурится. Гвенди берет ее в руки, и дощечка уезжает обратно в шкатулку. Монета тяжелая. На ней – женский профиль то ли в короне, то ли в диадеме. Внизу – полукруг из звезд, разомкнутый датой: 1891. Наверху надпись: E Pluribus Unum.
– Это Моргановский серебряный доллар, – объясняет Фаррис профессорским тоном. – Почти пол-унции чистого серебра. Создан Джорджем Морганом, которому в ту пору было всего тридцать лет. Моделью для головы Свободы послужила Анна Уиллесс Уильямс, филадельфийская матрона. Ее портрет в профиль изображен на аверсе монеты, то есть на лицевой стороне. На оборотной стороне изображен белоголовый орлан.
– Красивый, – выдыхает Гвенди. Потом – с большой неохотой – протягивает монету Фаррису.
Он скрещивает руки на груди и качает головой.
– Это не мое, Гвенди. Это твое. Все, что выдает пульт, – твое. Шоколадки, монеты. Потому что пульт – твой. Кстати, нынешняя нумизматическая ценность одного Моргановского доллара составляет около шестисот долларов.
– Я… я не могу его взять, – говорит Гвенди. Ее голос звучит как-то странно. Словно издалека. Ей кажется (как казалось в начале лета, когда она только начала бегать вверх по Лестнице самоубийц), что она сейчас грохнется в обморок. – Я не сделала ничего, чтобы его заслужить.
– Еще сделаешь, не беспокойся. – Он достает из кармана черного пиджака старинные карманные часы. Гвенди в глаза снова бьют отблески солнца, только теперь не серебряные, а золотые. Откинув крышку, Фаррис смотрит на циферблат. Потом убирает часы в карман. – У меня мало времени, поэтому смотри на кнопки и слушай внимательно. Договорились?
– Д-да.
– Но сначала убери доллар в карман. Он тебя отвлекает.
Она послушно кладет доллар в карман и ощущает на бедре тяжелый кружок.
– Сколько у нас частей света, Гвенди? Ты знаешь?
– Семь, – отвечает она. Это они проходили в третьем или четвертом классе.
– Все верно. Но поскольку Антарктида фактически безлюдна, здесь она не представлена… кроме, конечно же, черной кнопки, но до нее мы еще дойдем. – Он легонько касается каждой из расположенных парами кнопок. – Светло-зеленая кнопка: Азия. Темно-зеленая: Африка. Оранжевая: Европа. Желтая: Австралия. Синяя: Северная Америка. Фиолетовая: Южная Америка. Ты меня слушаешь? Запоминаешь?
– Да, – отвечает она без запинки. У нее всегда была хорошая память, а сейчас она почему-то уверена, что съеденная шоколадная конфета помогает ей сосредоточиться еще больше. Мысль сумасшедшая. Гвенди не знает, что это значит, но ни капельки не сомневается, что сумеет запомнить, какой цвет означает какую часть света. – А что означает красная кнопка?
– Все что захочешь, – говорит Фаррис. – И тебе обязательно что-то захочется, обладателю пульта всегда чего-то хочется. Это нормально. Желание знать и действовать заложено в человеческой природе. Любопытство и страсть к исследованиям, Гвенди! Одновременно и болезнь, и лекарство!
Я уже не в Касл-Роке, думает Гвенди. Я оказалась в какой-то волшебной стране из книжки. В Стране Оз, или Нарнии, или Хоббитании. Наяву так не бывает.
– Просто запомни, – продолжает он, – красная кнопка – единственная из всех кнопок, которую можно использовать неоднократно.
– А черная кнопка?
– Все что есть, – говорит Фаррис и резко встает. – Полный комплект. Большая шишка, как сказал бы твой папа.
Она изумленно смотрит на него. Ее папа именно так и говорит.
– Откуда вы знаете, что мой па…
– Прощу прощения, что перебиваю, это очень невежливо, но мне действительно надо идти. Береги пульт. Он дарит подарки, но это маленькая компенсация за большую ответственность. И будь осторожна. Если его обнаружат твои родители, могут возникнуть вопросы.
– Еще бы, – говорит Гвенди и тихонько смеется. У нее перехватывает дыхание. Как будто ей врезали кулаком под дых. – Мистер Фаррис, почему вы дали пульт мне? Почему именно мне?
– В нашем мире, – отвечает Фаррис, глядя на нее сверху вниз, – накоплены огромные запасы оружия, способного уничтожить всю жизнь на планете на ближайший миллион лет. Мужчины и женщины, ответственные за них, каждый день задают себе тот же вопрос. Пульт достался тебе, потому что ты – оптимальная кандидатура здесь и сейчас. Береги его, Гвенди. Я бы тебе посоветовал не показывать его никому, а не только родителям, ибо люди по природе своей любопытны. Когда они видят рычаг, им сразу хочется его потянуть. Когда они видят кнопку, им сразу хочется ее нажать.
– И что будет, если нажмут? Если я нажму?
Ричард Фаррис лишь улыбается, качает головой и идет к краю утеса, где стоит щит с надписью: «СОБЛЮДАЙТЕ ОСТРОЖНОСТЬ! ДЕТЯМ ДО 10 ЛЕТ БЕЗ СОПРОВОЖДЕНИЯ ВЗРОСЛЫХ ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН!» Потом оборачивается к Гвенди:
– Кстати! Почему эту лестницу называют Лестницей самоубийц, Гвенди?
– Потому что в тысяча девятьсот тридцать четвертом году с нее спрыгнул мужчина, – говорит она. Пульт управления лежит у нее на коленях. – И лет пять назад с нее спрыгнула женщина. Папа говорит, в городском совете обсуждался вопрос, чтобы демонтировать лестницу, но в городском совете одни республиканцы, а республиканцы ненавидят перемены. То есть так говорит папа. Кто-то из них сказал, что лестница – туристическая достопримечательность… и это правда, в каком-то смысле… И что одно самоубийство раз в тридцать пять лет – это не так уж и страшно. Он сказал, если начнется массовое помешательство, они проведут повторное голосование.
Мистер Фаррис улыбается.
– Маленькие городки! Как я их обожаю!
