– Не вздумай.
– Ясно. – Ахмет вздохнул. – Я так понимаю, что меня это не касается. А кстати, что это за имя для планеты – Капля?
– Имя как имя, – неохотно сказал Муттик – и вдруг почувствовал зуд в спине, как раз там, где после Капли ему был вживлен изрядный клок искусственной кожи. Чесотка возникала всякий раз при упоминании о Капле, должно быть, эту кожу берегли специально для какого-нибудь неврастеника. – Нормальное имя, – сказал он, стараясь не морщиться. – Чем тебе не нравится? Жидкая планета, есть такой космогонический феномен. Твердого ядра нет, потому – Капля. У нас там был исследовательский плот, пока Капля его не растворила.
– Как это растворила? – Ахмет вскинул глаза. – Как сахар, что ли?
– Не как сахар. Как плот. Молча. В один день.
– А люди?.. А, ну да, извините. Вы ведь там с Черновым вдвоем были?
– Вдвоем. – Зуд стал совсем невыносимым, и Симо, кряхтя, завернул руку за спину, поскреб. Стало легче.
– Меня там не было, – с завистью сказал Ахмет.
– И очень хорошо. Ты работай, работай.
– Я и работаю.
– Вот и не отвлекайся. Дочистишь скафандр – переходи к уборке помещения. Вольфганг поможет, скажешь ему, что я велел. Меня найдете в лаборатории. Если понадоблюсь.
– Если от нее еще что-то осталось, – буркнул Ахмет.
– Если понадоблюсь, – с расстановкой повторил Симо. – Что кому убирать, разберетесь сами. А при Чернове, будь любезен, сделай так, чтобы он твоего языка не слышал. И я тоже. Сиди молча и не высовывайся, иначе ты со мной больше не работаешь. Уяснил?
– Даже очень, – со злостью сказал Ахмет. – А энтузиазм на морде изображать?
– На морде – обязательно.
Ахмет с видимым наслаждением плюнул на забрало скафандра, размазал плевок ветошью и, сверкнув глазами на начальство, потянулся к флакону с чистящей жидкостью. Симо отвернулся. Идти в лабораторию уже не хотелось. Он снова протер окошко и всмотрелся. Зданьице лаборатории было еще цело, только чуть покосилось набок, будто присело на одну ногу, и снаружи выглядело вполне благопристойно. Если не знать, что там внутри. «Не-ет, – решил Симо, – Чернова я туда не пущу». Сегодняшний толчок уже ничего не мог изменить к худшему. Строго говоря, лаборатория перестала существовать после особенно мощного толчка, случившегося четыре дня назад, – к счастью, погибло не самое ценное, только то, что Джулия не смогла отправить с последней оказией. Не так уж много, но Чернову и этого будет достаточно, чтобы подтвердить полученное еще месяц назад и пока что успешно саботируемое распоряжение о немедленной эвакуации станции и персонала. Пока еще не поздно. И нужно убедить его в том, что этого делать нельзя. Ни в коем случае.
Камнепады начались в начале лета.
Еще в мае, который в нынешнем високосном году растянулся на сорок три дня, горы временами вздрагивали от глубинных толчков, будто в сезон землетрясений; где-то очень высоко, с уреза аммиачных снегов, чаще обычного срывались лавины. Иногда, особенно ночами, был слышен приглушенный гул далеких обвалов, и грохот катящихся камней походил на сонное бормотанье не вовремя разбуженных гор. К концу месяца удары рушащихся скал стали слышны и днем, кто-то впервые заметил набрякшую желтую тучу над свежим обвалом по ту сторону ближайших уже вершин, а из Межзоны пришло первое распоряжение об эвакуации. Поначалу Симо пытался спорить и к отсылаемым в Академию отчетам прилагал пространные объяснительные записки. Потом бросил. Прибывший на грузовой платформе уполномоченный – мерзкая рожа – увез часть оборудования и двоих сотрудников, пожелавших уехать. С Симо уполномоченный не разговаривал. Кричал. Остающиеся предупреждены о вероятном исходе? Предупреждены. Они согласны ждать до последнего? И вероятно, полагают, что это их личное дело? Они ошибаются, это дело Академии и администрации Международной Зоны. И если необходимо эвакуировать научную станцию с территории чужого государства по недвусмысленному требованию его правительства, это может быть сделано и силой…
Наверное, следовало наорать в ответ. При желании всегда можно переорать того, кто орет по обязанности. Ага, значит, силой? Силой, да? Оч-чень любопытно, знаете ли. Следовательно, Международная Зона уже имеет своих коммандос? Имеет? Я так и думал, что это не мое дело. И Зона, надо полагать, не задумается послать их на территорию суверенного государства? Так-таки всю роту инвалидов от чиновной науки, с геморроем и ловчими сетями для поимки Симо Муттика? Ну то-то, не суйтесь немытым рылом в чужие исследования, в которых вы там ни бельмеса, а Симо Муттик вам не какой-нибудь дурак-энтузиаст и впредь мешать науку с политикой не намерен, хватит с него Капли, хлебнул досыта на пару с Черновым… Ну, что приутих-то? С Черновым, не с кем-нибудь. С ним и будешь иметь дело, если сей момент не уберешься отсюда к чертовой матери. Пшел!
Вот примерно так и надо с ними разговаривать. Симо улыбнулся, и его отражение в запотевающем оконце улыбнулось тоже. Да, это было бы сладко. И глупо: не Черновым единым жива Международная Зона, черт бы ее взял, и незачем дразнить красной тряпкой чиновную братию, она от этого звереет, а академическая в особенности. И потому – молчать, а если спорить, то недолго и всегда соглашаться, благодаря за ценные указания, долженствующие обеспечить взлет мировой науки, держать пиетет, а еще очень следить за глазами, глаза должны быть светлыми и выражать признательность за заботу, иначе ничего не выйдет. Конечно! Обеспечим! Само собой! Еще день, ну два на свертывание лаборатории – и распоряжение будет выполнено, мы же в своем уме… Соглашаться! И делать то, ради чего ты здесь, а не в Межзоне, где, положа руку на сердце, не в пример уютнее. И – сохранить станцию.
Так Симо и сделал.
Потом – перевести дух. Поднять глаза и встретить три взгляда: недоумевающий – Вольфганга, гневный, с презрением – Джулии и ехидный – не в меру проницательного Ахмета. Нужно еще выдержать эти взгляды, как кулачный боец держит удары, вышибающие воздух из диафрагмы. Вот кто энтузиасты, негнущиеся, вот кого ломают в первую очередь. А вы согнитесь! Только потом не забудьте распрямиться, а я помогу, если будет трудно. Ну, как? Не желаете? Нет, брезгует молодежь. Вот что я вам скажу: вы все очень хорошие ребята, но вы совершенно не умеете думать – не головой, как раз головой вы думать умеете, – а чем-то еще, спинным мозгом, что ли, а может быть, и трясущимися коленками, и поэтому вы проиграете. Потухнут ваши идеалы, так-то, и вспоминать о них вы будете с неловкостью и смешками. А может, не вспомните вовсе. Учитесь же! Учитесь у мудрого змея Симо Муттика, и пусть его шишки станут вам наглядным пособием, иначе к чему их столько накоплено? Опять не хотите? Жаль… Жаль, времени мало, вот что. Совсем нет времени.
Два дня мучились – тянули вездеходом вагончики, несли на руках хрупкое. Подальше от крутых склонов, поближе к Процессу. Вольфганг рассчитал: тоннель выйдет на поверхность не ближе километра от места Процесса. И не далее полутора. Двадцать шестого июня после особенно сильных толчков опять двигали станцию – к урезу сельвы. Успели вовремя: в ночь на двадцать девятое раскололась гнейсовая скала, катящиеся глыбы испахали южный склон, одна особенно крупная прошла рядом с жилым вагончиком, раздавила в лом антенну спутниковой связи и с треском ухнула в сельву. Тридцать третьего, после небольшой передышки, гора вздрогнула так, что вагончик подпрыгнул на полметра и в лаборатории не осталось ни одной целой склянки. Тридцать четвертого были отмечены продолжительные нерегулярные толчки: тоннель спровоцировал-таки землетрясение. Километрах в пятидесяти к западу ожил безымянный вулкан, плюнул в небо серной тучей. Сегодня тридцать пятое, и уже был один толчок. Нужно ждать второго, а скоро будет последний. Чернов тоже это знает.
