Он пытливо смотрел на девушку. Анна пожала плечами:
– Ничего.
– Верно! – воскликнул Дали, улыбаясь. – Когда молодость говорит со мной в унисон, я счастлив. Это значит, что я еще не слишком стар. А мне ведь уже шестьдесят шесть. Я гожусь тебе в дедушки, как это ни печально. Это очень грустно, когда зеркала и документы постоянно напоминают тебе о том, что разум отказывается принимать. Мне повезло оказаться достаточно интересным и современным, чтобы, разговаривая со мной, люди не замечали возраста. Смею надеяться, что они так и делают. Во всяком случае, Аманда никогда не относилась ко мне как к зануде-старику.
«К старику? Нет, на старика он совсем не похож. Столько энергии, столько страсти в каждом слове. Такая гамма чувств, фантазий, идей, желаний, которую редко можно встретить и у молодого человека. Старик? Никогда!
Зануда? Немножко. Бахвальство, гордыня и поклонение гению Сальвадора Дали бьет через край и может надоесть кому угодно, кроме него самого. Так что зануду я принимаю, а старика – вот уж нет, увольте».
– А что твои бабушки-дедушки? – внезапно поинтересовался художник. – Где они, кстати? Почему не рядом с твоей семьей, когда она испытывает трудности?
– Папин отец погиб во время войны, когда бабушка была беременна. Мамин вернулся с войны инвалидом и прожил недолго. Бабушка Хосефа умерла десять лет назад, а Мария жива, но живет далеко под Малагой. Папа никогда не ладил с ее вторым мужем. А трагедия, которая случилась с отцом, совершенно их не сблизила. Хотя мама надеялась, что будет иначе. Она писала бабушке несколько раз. Сначала просила денег, потом – приехать хотя бы ненадолго, чтобы помочь с Алехандро.
– И что? Ответа не получила?
– Почему же? Бабушка написала, что у мужа больное сердце и она не может оставить его даже ненадолго. Мама сказала: «Тут не на что обижаться».
– Пожалуй. В этом мире каждый должен сам решать свои проблемы.
– Это так, – согласилась Анна с утверждением художника, – но иногда так хочется, чтобы кто-то протянул тебе руку помощи.
– И что же, бабушка за два года так и не нашла времени, чтобы взглянуть на внука?
– Мама не предлагала ей. В письме было написано, что единственное, чем она может помочь нашей семье, так это советом «сдать бедного малютку в специальное учреждение».
– Могу поспорить, в ее советах твоя мать не нуждалась.
– Нет. Она не нуждалась ни в чьих советах.
– Это говорит о зрелости души и ума. Меня поражают идиоты, которые спрашивают совета у меня, а потом удивляются, почему я сам не следую этим советам. Но как я могу им следовать, если совершенно не похож на тех глупцов, которым даю эти советы?
«Ну, конечно! Мне, значит, не стоит поступать в Сан-Фернандо. Между тем как сам маэстро в Академию поступил. И все эти вопросы о содержимом музея звучат совсем не ради моих ответов, а ради ответов его. Он все давно придумал. А мне выпала честь быть первым зрителем. Если его и интересует мое мнение, то ровно настолько, насколько его может интересовать мнение его поклонников. Но на самом деле, даже если бы вся армия почитателей его таланта отвернулась бы от него, он ни на одно мгновение не усомнился бы в своей гениальности. Он может спрашивать, что ждут от него зрители. Но каким бы ни был ответ, Дали предложит им то, что намерен предложить, а вовсе не то, что от него ждут. Зрители всегда ждут картин. А на картинах Дали достаточно загадок для пытливых умов».
– Вы могли бы расположить на этом месте, – девушка показала на центр двора, куда по-прежнему был устремлен взгляд художника, – экспозицию своих новых полотен.
– И снова мимо.
К счастью, Дали не стал настаивать на продолжении личной темы разговора и с радостью вернулся к обсуждению проекта.
– Здесь будет достаточно стен, ниш и помещений, которые займут холсты. Зачем отдавать пустоту, перспективу, пространство тому, что имеет только один ракурс?
– Можно разместить несколько картин? Три или четыре. С разных сторон будут доступны разные изображения.
– Эта идея хороша только в том случае, если использовать одно изображение, которое выглядит по-разному с разных ракурсов. Потому что, если следовать твоей теории, людей с ходу должны поразить сразу три-четыре полотна, не все из которых они увидят сразу. Это невозможно, дорогая. Здесь будет инсталляция. И никаких картин! И каждый вошедший вспомнит, что Дали – это гораздо больше, чем художник.
Он выдержал театральную паузу и объявил с выражением:
– «Дождливое такси».
Анна не нашлась что ответить, но собеседник и не нуждался в комментариях. Он продолжал вдохновенно:
– Не думаю, что в твоем художественном альбоме была хоть какая-то ссылка на этот автомобиль.
– Не было. – Анна не имела представления, о каком таком такси говорит художник.
– А между тем, моя дорогая, эта скульптурная группа – одно из самых значительных произведений Дали. Всего таких машин-кадиллаков было шесть. И первую создали ко всемирной выставке сюрреализма в Париже еще в тридцать восьмом году. Про остальные я всегда говорю, что они принадлежали Аль Капоне, Рузвельту, Кларку Гейблу.
– Не может быть! – ахнула Анна.
– Ну и моей любимой жене я тоже не мог не подарить такую машину, – самодовольно признался Дали, делая вид, что не замечает смятения девушки от прозвучавших имен. Он продолжал говорить о своей задумке. – Автомобиль – это определенно средство передвижения, своеобразная нить между прошлым и будущим. Так что он никак не может существовать без водителей и пассажиров. Внутри пренепременно будут манекены, а еще там будет постоянно идти дождь.
– Дождь?! – «Ах, да, такси-то дождливое!» – Но как?
– Сплетение труб – ничего сложного. Дождю больше всех порадуются виноградные улитки. Уж они-то не преминут заглянуть внутрь. Я хочу сделать этот партер зеленым. Клумбы, деревья и виноградные лозы. Эти полуразрушенные стены, – Дали обвел каменные громады восхищенным взглядом, – и глубокие ниши словно созданы для побегов винограда. Я уже вижу, как стручки ползут по ним, обгоняя друг друга, превращая холодную монументальность в теплое, сильное, энергичное, полное жизни движение.
– Будет красиво, – решилась похвалить Анна.
– Будет волшебно, чудесно, божественно! – подтвердил Дали. – Но машина – это еще не все. Какой смысл в простом автомобиле с пассажирами и шофером? Капот украсит величественная скульптура царицы Эсфири. Мой дорогой Эрнст уже занят этим проектом и, надеюсь, завершит его в течение нескольких лет
[30]. Его царица будет поддерживать цепями колонну Траяна, выполненную из автомобильных шин. Вверху колонны я помещу изящный бюст Франсуа Жирардона
[31] – ведь мое творение по величию не будет уступать его. Ну а венцом этой инсталляции станет лодка Гала над колонной и зонт. Под килем лодки я сделаю имитацию капель воды, а зонт будет открываться и закрываться, как только каждый зачарованный посетитель расщедрится на монету. Звякнуло песо, и в ту же секунду в такси начинает идти дождь.
