Через два дня после ареста Тухачевского, 24 мая 1937 г., Политбюро ЦК ВКП(б) вынесло постановление:
«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: «ЦК ВКП(б) получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии и антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП(б) ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП(б) предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел».
25–26 мая 1937 г. опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК было оформлено и подписано Сталиным следующее постановление:
«На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, исключить из партии Рудзутака и Тухачевского и передать их дела в Наркомвнудел».
О том, как вел себя Тухачевский на допросе в первый день пребывания в НКВД, достаточных данных нет. Протоколы первичных допросов Тухачевского или вовсе не составлялись, или были уничтожены следствием. Однако сохранившиеся отдельные следственные документы свидетельствуют о том, что Тухачевский в начальной стадии следствия отрицал участие в заговоре.
Подтверждением такого поведения Тухачевского в этот период может служить заявление Фельдмана:
«Я догадывался наверняка, что Тухачевский арестован, но я думаю, что он, попав в руки следствия, все сам расскажет — этим хоть немного искупит свою тяжелую вину перед государством, но, увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал…»
Имеется также заявление Тухачевского от 26 мая 1937 г. об очных ставках с Примаковым, Путной и Фельдманом:
«Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания».
Протоколов этих очных ставок Тухачевского с Примаковым, Путной и Фельдманом в его архивно-следственном деле или в других делах не обнаружено.
Характеризуя свое поведение в начале следствия, Тухачевский в собственноручных показаниях и в протоколе допроса, датированном 1 июня 1937 г., утверждал:
«Настойчиво и неоднократно пытался я отрицать как свое участие в заговоре, так и отдельные факты моей антисоветской деятельности».
Архивные материалы следствия показывают, что такое поведение Тухачевского было крайне непродолжительным. Были приняты все меры, чтобы сломить его сопротивление. Следствием по делу Тухачевского непосредственно руководил Ежов; в качестве следователей им были использованы вымышленные фальсификаторы Леплевский, Ушаков и другие. Эти лица, потеряв понятие о человеческом облике, не считались с выбором средств для достижения цели, применяли различного рода моральные и физические пытки, чтобы сломить волю арестованных и добиться ложных показаний. Попав в такую обстановку, пробыв под стражей несколько дней и поняв безысходность своего положения, Тухачевский 26 мая 1937 г. написал следующее заявление:
«…Заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его… Основание заговора относится к 1932 году».
29 мая 1937 г. Тухачевского допросил Ежов. В результате этого допроса появились следующие показания Тухачевского:
«Еще в 1928 г. я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 г. я лично связался с Бухариным. С немцами я установил шпионскую связь с 1925 г., когда я ездил в Германию на учения и маневры… При поездке в 1936 г. в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым… Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым С.С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятковым, Смирновым И.Н., Ягодой, Осепяном и рядом других».
Затем с 1 по 10 июня 1937 г. Тухачевского заставили собственноручно описывать организацию заговора и план поражения Красной Армии. Эти показания были посланы Сталину. К делу они были приобщены только после судебного процесса.
Вот некоторые сведения, раскрывающие причины, в силу которых Тухачевский вынужден был дать ложные оказания. Бывший сотрудник НКВД СССР, член КПСС Вул в 1956 г. сообщил:
«Лично я видел в коридоре дома 2 Тухачевского, которого вели на допрос к Леплевскому, одет он был в прекрасный серый штатский костюм, а поверх него был надет арестантский армяк из шинельного сукна, а на ногах лапти. Как я понял, такой костюм на Тухачевского был надет, чтобы унизить его. Все следствие по делу Тухачевского и других было закончено очень быстро… Помимо мер физического воздействия, определенную роль в получении показания сыграли уговоры следователей».
В процессе изучения дела Тухачевского на отдельных листах его показаний обнаружены пятна буро-коричневого цвета. В связи с этим было проведено судебно-медицинское исследование отдельных листов дела. В заключении Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР от 28 июня 1956 г. говорится:
«В пятнах и мазках на листах 165–166 дела № 967581 обнаружена кровь… Некоторые пятна имеют форму восклицательных знаков. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом…»
Упоминавшийся выше следователь-фальсификатор Ушаков, будучи сам арестованным в сентябре 1938 г., пытался в оправдание использовать свои «заслуги», хвастливо заявляя: «Я раскопал Тухачевского, Якира и др.».
В показаниях от 23 сентября 1938 г. Ушаков писал:
«Я переехал с Леплевским в Москву в декабре 1936 г. … я буквально с первых дней поставил диагноз о существовании в РККА и Флоте военно-троцкистской организации, разработал четкий план ее вскрытия и первый же получил такое показание от б[ывшего] командующего Каспийской военной флотилией Закупнева… я… шел уверенно к раскрытию антисоветского военного заговора. В то же время уверенно шел по другому отделению на Эйдемана и тут также не ошибся. Ну, о том, что Фельдман Б.М. у меня сознался в участии в антисоветском военном заговоре (см. его протокол от 19 мая 1937 г.), на основании чего 22 числа того же месяца начались аресты Ефимова и др., говорить не приходится. 25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который сознался 26-го, а 30 я получил Якира. Ведя один, без помощников (или «напарников»), эту тройку и имея указание, что через несколько дней дело должно быть закончено для слушания, я, почти не ложась спать, вытаскивал от них побольше фактов, побольше заговорщиков. Даже в день процесса, рано утром, я отобрал от Тухачевского дополнительное показание об Апанасенко и некоторых других».
Среди «других», например, был и Тимошенко.
Комкор Эйдеман, арестованный 22 мая 1937 г. одновременно с Тухачевским, был доставлен во внутреннюю тюрьму НКВД СССР, а на следующий день перемещен в Лефортовскую тюрьму. 25 мая появилось заявление Эйдемана на имя Ежова, в котором он сообщал о своем согласии «помочь следствию» в раскрытии преступления. Судя по внешнему виду (неровный почерк и пропуски букв в словах), это заявление было написано в состоянии нервного потрясения, явившегося следствием физического воздействия.
