На листе 144 официальной стенограммы суда (том 15) указывается, что Фельдман показал суду: “Разумеется, что хотя мои данные по сравнению с теми, какие передавали немцам, японцам и полякам Тухачевский и другие, являются не особенно ценными, тем не менее я должен признать, что занимался шпионажем, ибо эти сведения были секретными”. Здесь тоже допущена фальсификация, т. к. на самом деле в стенографической записи суда, которую я вела на листе № 133, мною было записано: “Разумеется, если меня спросят, да, преступления государственные, преступление, хотя это пустяковые сведения, но все-таки это есть преступление, государственная измена, так и надо назвать это дело”».
Произнося последнее слово в суде, все подсудимые продолжали клеветать на себя. Вместе с тем клялись в любви и преданности Родине, партии и Сталину.
Судьба же их была предрешена заранее. Бывший секретарь суда Зарянов сообщил:
«О ходе судебного процесса Ульрих информировал И.В. Сталина. Об этом мне говорил Ульрих. Он говорил, что имеются указания Сталина о применении ко всем подсудимым высшей меры наказания — расстрела».
Объяснение Зарянова о встрече Сталина с Ульрихом подтверждается регистрацией приема Сталиным Ульриха 11 июня 1937 г. Из записи видно, что при приеме Ульриха Сталиным были Молотов, Каганович и Ежов.
В день суда в республики, края и области Сталиным было направлено следующее указание:
«Нац. ЦК, крайкомам, обкомам. В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими. ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно — и крестьян, а также митинги красноармейских частей, и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, т. е. двенадцатого июня. 11.VI.1937 г. Секретарь ЦК Сталин».
В 23 часа 35 минут 11 июня 1937 г. председательствующим Ульрихом был оглашен приговор о расстреле всех восьми осужденных с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества и лишением присвоенных им воинских званий.
В ночь на 12 июня Ульрих подписал предписание коменданту Военной коллегии Верхсуда СССР Игнатьеву — немедленно привести в исполнение приговор о расстреле Тухачевского и других осужденных. Акт о расстреле был подписан присутствовавшими при исполнении приговора Вышинским, Ульрихом, Цесарским, а также Игнатьевым и комендантом НКВД Блохиным.
После суда Буденный представил Сталину 26 июня 1937 г. докладную записку о своих впечатлениях от этого процесса. Он писал:
«Тухачевский с самого начала процесса суда при чтении обвинительного заключения и при показании всех других подсудимых качал головой, подчеркивая тем самым, что, дескать, и суд, и следствие, и все, что записано в обвинительном заключении, — все это не совсем правда, не соответствует действительности. Иными словами, становился в позу незаслуженно обиженного человека, хотя внешне производил впечатление человека очень растерянного и испуганного. Видимо, он не ожидал столь быстрого разоблачения организации, изъятия ее и такого быстрого следствия и суда… на заседании суда Якир остановился на сущности заговора, перед которым стояли задачи реставрации капитализма в нашей стране на основе фашистской диктатуры…
В последующих выступлениях подсудимых, по сути дела, все они держались в этих же рамках выступления Якира.
Тухачевский в своем выступлении вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии. Тухачевский начал с того, что Красная Армия до фашистского переворота Гитлера в Германии готовилась против поляков и была способна разгромить польское государство. Однако при приходе Гитлера к власти в Германии, который сблокировался с поляками и развернул из 32 германских дивизий 108 дивизий, Красная Армия, по сравнению с германской и польской армиями, по своей численности была на 60–62 дивизии меньше… Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения в том отношении, что он все предвидел, пытался доказывать правительству, что создавшееся положение влечет страну к поражению и что его якобы никто не слушал. Но тов. Ульрих, по совету некоторых членов Специального присутствия, оборвал Тухачевского и задал вопрос: как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он был связан с германским генеральным штабом и работал в качестве агента германской разведки еще с 1925 г. Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал…
Уборевич в своем выступлении держался той же схемы выступления, что и Якир…
Корк показал, что ему все же было известно, что руководители военно-фашистской контрреволюционной организации смотрят на связь с Троцким и правыми как на временное явление… Эйдеман на суде ничего не мог сказать… Путна — этот патентованный шпик, убежденный троцкист… показал, что, состоя в этой организации, он всегда держался принципов честно работать на заговорщиков и в то же время сам якобы не верил в правильность своих действий… Примаков держался на суде с точки зрения мужества, пожалуй, лучше всех… Примаков очень упорно отрицал то обстоятельство, что он руководил террористической группой против тов. Ворошилова в лице Шмидта, Кузьмичева и других… Фельдман показал то же самое, что и Корк».
Описывая последнее слово подсудимых, Буденный отмечал, что Якир, Уборевич, Путна, Фельдман говорили, что признались и раскаялись они «в стенах НКВД».
В конце докладной записки Сталину Буденный сообщает:
«1. …Для того, чтобы скрыть свою шпионскую и контрреволюционную деятельность до 1934 года, подсудимые, разоблаченные в этом Корком, пытались выставить Корка как вруна и путаника. 2. Участие Гамарника в заговоре все подсудимые пытались скрыть… 3. …Подсудимые, хотя и заявляли о том, что они пораженческого плана германскому генштабу не успели передать, я же считаю, что план поражения красных армий, может быть не столь подробный, все же германской разведке был передан».
Другой член военного суда — Белов — 14 июля 1937 г. писал Ворошилову:
«Буржуазная мораль трактует на все лады — “глаза человека — зеркало его души”. На этом процессе за один день, больше чем за всю свою жизнь, я убедился в лживости этой трактовки. Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездонной подлости сидящих на скамьях подсудимых. Облик в целом у каждого из них… был неестественный. Печать смерти уже лежала на всех лицах. В основном цвет лиц был так называемый землистый… Тухачевский старался хранить свой “аристократизм” и свое превосходство над другими… Пытался он демонстрировать и свой широкий оперативно-тактический кругозор. Он пытался бить на чувства судей некоторыми напоминаниями о прошлой совместной работе и хороших отношениях с большинством из состава суда. Он пытался и процесс завести на путь его роли как положительной и свою предательскую роль свести к пустячкам…
Уборевич растерялся больше первых двух. Он выглядел в своем штатском костюмчике, без воротничка и галстука, босяком…
