В суде Якир утверждал:
«В течение многих лет я был честным, преданным и самоотверженным солдатом страны, армии, партии… В 1923, 1927 г. … я стоял на правильных ленинских позициях… боролся с оппозицией».
В заявлении на имя Ежова от 9 июня 1937 г. Уборевич писал:
«Я пришел в революцию из среды простого трудового народа и не колебался в самые трудные годы борьбы за Советскую власть как в гражданскую войну, так и в последующие годы… Имел таких замечательных политических воспитателей, как Орджоникидзе, некоторые годы — Микояна и других. Я не был никогда троцкистом, зиновьевцем или… правым».
Таким образом, все эти четыре утверждения об истоках возникновения военного заговора так же, как и пятое утверждение о деятельности заговорщиков по установкам германского генштаба, о чем будет изложено ниже, материалами дела не подтверждаются, они крайне противоречивы, построены на запутанных показаниях, полученных следствием от арестованных преступным путем.
Крайне противоречивы показания арестованных и о наличии «центра» заговора, «запасного» и «параллельного» центров и о террористических намерениях заговорщиков.
По выводам обвинительного заключения и по приговору суда, военно-фашистская организация действовала под руководством «центра» в составе Гамарника, Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана. Проверка материалов дела и анализ «доказательств обвинения» показывают, что никакого антисоветского военного «центра» в РККА в тридцатых годах не существовало. Наличие «центра», руководившего якобы военным заговором, было сфабриковано в процессе следствия на основе «признательных» показаний арестованных, полученных в результате применения к ним незаконных методов следствия.
Прямых показаний о вхождении в «центр» военного заговора начальника Политического управления РККА Гамарника следователи Ушаков, Карелин и Литвин добились от Тухачевского и Уборевича только за два дня до судебного процесса. Отвечая на вопросы суда, Тухачевский, характеризуя взаимоотношения с Гамарником, заявил: «Я был по западным делам, Гамарник — по восточным… я бы сказал, что здесь было как бы двоецентрие».
Наряду с фальсификацией следственных материалов об «основном центре» военного заговора следователь Ушаков пытался доказать наличие в организации «запасного центра», возглавляемого Якиром.
В дальнейшем не обошлось и без фабрикации тем же Ушаковым еще одного центра военного заговора — «параллельного», возглавлявшегося якобы командармом 2-го ранга Халепским. Однако Тухачевский никаких показаний о наличии «параллельного центра» не давал и Халепского среди лиц, «завербованных» им в заговор, не называл. В 1956 г. Халепский был посмертно реабилитирован.
Для придания видимости наличия военного заговора и его «центра» следствие широко освещало в протоколах допроса арестованных вербовку новых членов для антисоветской деятельности. Почти все лица, которые назывались Тухачевским и другими, тогда же незаконно были арестованы и неосновательно осуждены (в настоящее время после проведенной проверки их дел, подтвердившей фальсификацию обвинения, они посмертно реабилитированы).
О времени, месте и обстоятельствах так называемых вербовок в военный заговор Тухачевский и другие арестованные давали на следствии неправдоподобные и противоречивые описания. Так, по показаниям Тухачевского, он завербовал в заговор Эйдемана и Аппогу во время пленума Реввоенсовета СССР, Горбачева — во время сессии ЦИК СССР в Кремле, начальника отдела внешних сношений Наркомата обороны Геккера — на одном из дипломатических приемов.
Обвинение в терроре также основывалось на противоречивых показаниях, «добытых» следствием у Тухачевского, Фельдмана и Путны. Показания Тухачевского оказались «косвенными»: он их давал якобы «со слов» Примакова. Но на следствии и в суде Примаков отрицал подготовку им терактов и утверждал, что ему вообще не было известно, чтобы и Шмидт с Кузьмичевым готовили их.
Также полностью опровергается и другая линия ложных обвинений в терроре, которая следствием навязана была арестованному Путне и в соответствии с которой Дрейцер, а не Тухачевский и Примаков, поручал Шмидту и Кузьмичеву совершать теракт над Ворошиловым.
Лживый характер обвинений в подготовке теракта над Ворошиловым вскрыла проверка дела Кузьмичева и Шмидта, расстрелянных в июне 1937 г. и реабилитированных в 1957 г. В заявлении Сталину комдив Шмидт (член ВКП(б) с 1915 г.) писал:
«Все обвинения — миф, показания мои — ложь 100 %. Почему я давал показания, к этому много причин… Я у Вас прошу не милости. После моего разговора с Вами совершить какое-нибудь преступление перед партией — это было бы в меньшей мере вероломство. Да, этому названия нет. Пишу я Вам, зная, что Вы можете все проверить… Дорогой т. Сталин! Самое основное, что я ни в чем не виновен… Честному человеку, бойцу и революционеру не место в тюрьме…»
В основе обвинения во вредительстве были бездоказательные «признания» Тухачевского, Якира, Уборевича и других арестованных, находившиеся в полном противоречии с действительностью, с активной и плодотворной работой всех этих лиц по укреплению обороны Советского государства и боеготовности наших Вооруженных Сил. Никаких объективных доказательств совершения вредительских актов обвиняемыми в материалах дела нет. Исследование вопроса о военной деятельности Тухачевского, Уборевича, Якира и других, проведенное в ходе настоящей проверки Военно-научным управлением Генштаба, полностью опровергает обвинение их во вредительстве.
б) Ложные обвинения в измене Родине
Одним из обстоятельств возникновения заговора является, по утверждению следствия, связь заговорщиков с генеральным штабом Германии. При фабрикации такого обвинения в измене Родине следствием были использованы прежде всего официальные встречи советских военных руководителей с представителями немецкой армии.
Известно, что в 1922 г. РСФСР был заключен с Германией Рапальский договор, установивший нормальные дипломатические отношения между обоими государствами. Развитие мирных отношений между Советским государством и Германией привело в 1922–1923 гг. к переговорам и заключению соглашения исключительно оборонительного характера о сотрудничестве между Красной Армией и германским рейхсвером. Сотрудничество это было обусловлено взаимными интересами обеих сторон. Советское командование стремилось использовать главным образом технический опыт немцев в целях укрепления боеспособности Красной Армии. Руководство рейхсвера со своей стороны добивалось получить возможность проводить обучение на нашей территории военных летчиков и танкистов, что осуществлять в самой Германии было затруднено по условиям Версальского договора.
Вот что говорится по этому вопросу в заключении советского Генштаба:
«Наибольшие результаты давали нам командировки командного состава Красной Армии в Германию на маневры, полевые поездки и академические курсы… Общее количество ездивших в Германию по линии военведа только за 1925–1931 гг. составило 156 человек, из которых около 50 % было командировано для изучения общевойсковых вопросов и вопросов штабной службы, остальные же — для изучения различных специальных вопросов и по особым заданиям РВС СССР».
