Морда у Бенни недовольная. Я его понимаю. Быть нянькой при молокососах – удовольствие посредственное.
Хмырь – трус, плавать не любит. Много раз пытался увильнуть от патрулирования, подставлял других, ходил с битой мордой, сиживал на гауптвахте, но так и не вылечился. Он из Южного учебного центра в Кейптауне, оттуда еще и не такие фрукты выходят. У нас на Сумбаве он не прижился бы, сколько таких вылетало пробкой не позднее второго курса – не счесть. Дрянцо, а не человек, им даже Джильда брезгует. По-моему, начальство давно плюнуло на Хмыря как на боевую единицу и не ждет от него иной пользы, кроме выполнения мелких поручений внутри Поплавка. Ленивый лакей – все равно лакей.
Сам заслужил. Нужно же кому-то поведать вновь прибывшим местные легенды – о Сонной субмарине, например, – и народные приметы, типа: «Если поверхность океана бурлит, как в кастрюле, это к близкому гидросейсму, а если при том еще и воняет, это продувают гальюн».
Новички с любопытством вертят головами. По виду, старшему из них чуть больше двадцати. Так и есть, предсказанный Моржом ускоренный выпуск: погружение-всплытие…
При виде меня Хмырь расцветает улыбкой.
– Знакомьтесь, салаги: лейтенант Альвело. Самый лихой глубинник из прошлогоднего пополнения, далеко пойдет! Вот пусть он скажет: что в нашем деле самое главное?
– Засек противника – бей первым, – автоматически отвечаю я. – И немедленно ныряй на максимальную глубину. Кстати, противник попытается сделать то же самое.
Это им известно. И лишь один спрашивает:
– А в мирное время?
– Разве я о войне говорил?
Меня засыпают вопросами. Мальчишки совершенно серые, обучены наскоро, еще далеко не глубинники, а дрессированные салажата и неумехи. Тем лучше, что в большинстве не демонстрируют дутую крутость и не стесняются обнаружить невежество. Год назад, едва прибыв на Каплю, я точно так же надоедал мало-мальски опытным профессионалам – но, кажется, мои вопросы были слегка умнее.
Эти пока что – корм для криля.
Пока я учу молодняк уму-разуму, Хмырь исчезает. Кручу головой – нет мерзавца! Сбежал, паршивый лодырь, бросил салажат на мое попечение, и его роже нынче судьба быть битой.
– Смирно, – говорю, и салаги послушно вытягиваются. Я не Морж, нет у меня призвания к педагогике. – Вопросы отставить. Учебные классы на девятой палубе, злачные места в нижних трюмах. Кому интересно, пройдитесь по докам. В полдень состоятся офицерские гонки на скутерах, советую посмотреть. Вольно. Разойдись.
Возвращаюсь в кают-компанию, но не прямым путем, а даю крюка через три лифта и служебный уступ с посадочными площадками для летающих платформ – короткий путь почему-то перекрыт нарядом полиции с автоматами наготове. В споры с копами я не вступаю – и без них предостаточно раздражающих факторов. Дыхательный фильтр забыт в каюте, и на уступе я не задерживаюсь. Все-таки можно дышать, хотя медицина утверждает, что полезного мало. В небе висит дымка не дымка, облака не облака – так, какое-то невразумительное суфле, и скрывает в себе вершину Поплавка. В воздухе прохладно и, как всегда, сыро.
Поплавок уже стоит. Гонки начнутся менее чем через час.
Надо посмотреть…
Лейфа Бьернсона в буфете уже нет. В углу коротает время за пивом компания старожилов и не обращает внимания на двух шустрых мичманов, отбившихся от стаи молодняка, – эти пытаются получить пиво, поочередно прикладывая пальцы к датчику идентификатора. Напрасное занятие: в его памяти еще нет индивидуальных параметров только вчера прибывшего пополнения.
На вид, совсем мальчишки. Не глубинники – слепые котята, которых вскоре будут топить. А им и пива не дают.
Отстранив их, я дважды тычу пальцем и – о чудо! – получаю из окошечка выдачи сразу две кружки. Третья попытка неудачна, автомат решает, что двух с меня пока хватит. Вполне приличное на вкус светлое пиво, кучерявая пена выше краев, и не сразу скажешь, что синтетика местного разлива на воде из опреснителей да еще, если не врут, с подмешанным либидоцидом – тут и Джильда бессильна что-либо изменить. Одну кружку сую мичманам.
– Угощайтесь, коллеги. Это на двоих.
Принимают с благодарностью. Подношу свою кружку к губам, дую на пену…
– Филипп!
Бьернсон. Бежит, запыхался.
Опять кому-то что-то от меня надо.
– Не увлекайся. Ты в команде.
– Это почему?
– Пит-Фитюлька выбыл. Пулевое ранение. Заменишь его.
Не понял.
– Пулевое?? – Не верю ушам.
– Ты что, выстрелов не слышал? – изумляется Лейф, а я с не меньшим удивлением качаю головой. Он тяжело дышит —наверное, в поисках меня обегал не одну палубу – и выплевывает короткие фразы. – Полиция… провела рейд. Очистка нижних трюмов… от этих… А, ерунда, почти без баталии. Подали в вентиляцию какую-то химию… они и полезли, как тараканы. Почти полтысячи душ. Теперь… начальство думает, куда девать… такую прорву. – Лейф давится коротким смешком. – Говорят… один полицейский убит, и есть раненые… Это уже наверху кто-то из трюмных рыпнулся. Пита-Фитюльку… в лазарет. В мякоть задело.
– Как его туда занесло? – поражаюсь я. Скорее Капля высохнет, нежели глубинник, да еще офицер, станет участвовать в полицейской операции, хотя бы и по приказу. Лучше гауптвахта.
– Так же, как и тебя, возле дока, только в секторе Дельта. Ты что, не слышал, как я тебе кричал?
Качаю головой.
– А что ты кричал?
– Чтобы ты варежку не разевал, понятно?
– Шишки в штабах в своем уме? – интересуюсь. – Да без баб, хоть и таких, и без водки Поплавок через неделю на уши встанет!
– А вот это не нашего с тобой ума дело, – отбривает Лейф. – Короче говоря, иди переодевайся, ты нужен.
Нечего делать, оставляю вторую кружку мичманам.
Те рады.
Я ухожу без протеста в душе – все входит в норму. И жизнь будет, и служба, а о мелкой неприятности пора забыть. Вот, в гонке поучаствую… Конечно, только в командной, не хватало мне еще осрамиться в личном первенстве.
Отчего-то мне делается смешно. Велик Поплавок и столь же мал. Не на Земле, где населения некуда девать, не в старой развитой колонии – устраивать полицейские облавы на люмпенов здесь, на практически не заселенной Капле! И выловить пятьсот никчемных душ!
Комедия абсурда. Если вообще комедия.
Абсурд – это вовсе не то, чего не бывает. Абсурд – это то, с чем разум обывателя временно не в силах смириться.
Обывателя – или оболванца?
Мерзкое словцо. Придумали его пораженцы и вообще всякие пацифисты-подцеписты – те, кого мы в Новом Ньюпорте нещадно били всякий раз, как в их куриные мозги забиралась мысль подразнить курсантов своими лозунгами. Выдумали: сдаться Лиге! Почему тогда не Унии? Им обеим на Землю – тьфу и растереть, не нужна она им, перенаселенная, с истощенными ресурсами, – им наши колонии нужны. А чего стоит Федерация без колоний? Задохнется в считаные годы.
