Далек Поплавок. Барьер в пятнадцать тысяч миль и шесть нерасстрелянных торпед.
И еще неизвестно, чем встретит Поплавок. Какой-то «кукушонок», я – не я… С ума сошли.
Филипп не стал досматривать, чем кончится багряная метель. Скорее всего, мотыльки упадут в воду задолго до грозы, погибнут за дальнейшей ненадобностью, успев отложить в воду яички, и поверхность океана станет похожа на кровь. «Много крови повидает…» Хорошо бы видеть только такую кровь, да трудно поверить. Накаркал в душу капитан третьего ранга…
Развернув капсулу носом на запад, он начал погружение. Целей в поле обзора по-прежнему не наблюдалось, и молчали разбросанные впереди по курсу буи-целеуказатели. Некоторое время кормовой экран показывал удаляющееся туманное пятнышко – «Нырок» Богданова. Затем исчезло и оно.
И снова – пустота. Потрескиванье корпуса и одиночество отверженного. Семь антиторпед в носовом отсеке и семисотмильный путь до противоположной границы отведенной для охоты зоны.
А еще через час капсулу сильно встряхнуло. Словно огромный водяной кулак налетел и ударил сзади – всхлипнули, жалуясь, переборки. Филипп взглянул на монитор лишь для того, чтобы убедиться, что не ошибся в прикидочном расчете: расстояние около шестидесяти миль, мощность заряда от восьмидесяти до ста килотонн, направление на эпицентр – почти точно ост… Ошибки не было. И не было надежды на чудо. Капитан третьего ранга Богданов проиграл поединок со своей последней, десятой, торпедой.
* * *
Шаг.
Еще шаг – обратно. Поворот – и снова шаг. От стенки к стенке в тесной рубке «Нырка» не расшагаешься. Поворот не строевой, а неуклюжий, топчущийся – для строевого нет места. Ну да некому тут мной любоваться. Шаг. Можно сделать два шага, если умудриться убрать кресло пилота. Только некуда.
Сколько времени можно держаться на стимуляторах?
Сто двадцать четыре часа, если нам не врали медики в Центре на Сумбаве. Столько человеческий мозг выдерживает без сна, а потом начинает тихо съезжать с катушек, что со стимуляторами, что без них. Бодрее от таблеток станешь, а рассудительнее – никогда.
Почему-то именно сто двадцать четыре часа, ни больше, ни меньше. Быть того не может, чтобы люди были одинаковы: наверняка у кого-то верхний предел больше, у кого-то меньше, а у кого-то в точности сто двадцать четыре, минута в минуту.
В общем, пять суток с хвостиком. Интересно, когда ЭТО начнется у меня? Часов двадцать в запасе еще есть – а потом? Сойду с ума или нет? А если сойду – то временно или навсегда?
Тупая мысль, безрадостная, и ходит по кругу. Нет-нет – и тюк в темя! Как хилый цыпленок, которому вовеки не пробить чересчур толстой скорлупы.
На Капле сходят с ума по-разному. Говорят, даже андроиды этому подвержены, только сам не видел. Помню одного техника, швырявшего что ни попадя в океан с нижнего уступа и вопившего на весь Поплавок: «Поднимись! Поднимись!» Наверное, он хотел, чтобы из воды поднялся остров – не плавучий, настоящий. Помню и то, как получил от того сумасшедшего по уху, когда помогал его вязать.
Для чего помогал, спрашивается? Порядка захотел? Вояка с мечтами о мировой гармонии…
Поболтайся-ка в Гольфстриме, мечтатель. С семью победами. С ослабевшим корпусом и заглушенным котлом. С израсходованным запасом буев-целеуказателей и глубинных бомб, с последней антиторпедой в носовом отсеке.
Семь побед за пятнадцать дней – это, кажется, рекорд, да кому он нужен. Убить в одном бою сразу три торпеды – не рекорд, такое прежде бывало. Но лучше остаться в живых и вовек не ставить никаких рекордов.
Шаг. Поворот. Шаг… Пока не выбрался из трехсотмильной полосы, нельзя ни спать, ни сходить с ума. Гольфстрим.
Сонар не показывал целей уже сутки. То густо, то пусто… Оно и к лучшему, что пусто, потому что цель отныне я. Проглотить еще таблетку – и пора наверх, посмотреть, куда меня снесло.
Всплытие…
Управление, по счастью, не пострадало, чему я не очень и удивился. «Нырок» никуда не годен как боевая капсула, устаревший «Удильщик» даст ему сто очков вперед, но уж что в нем сделано на совесть, так это управление, что ручное, что церебральное, да еще пятикратно дублированная электроника защиты котла – надежней ее нет. Кажется, в морской истории еще не было случая, чтобы «Нырок» взорвался на собственном реакторе – зато оружие слабое, скорость мала, о кавитационном режиме речи вовсе нет, и давит их на глубине только так.
Всплывал я на одной Архимедовой силе – без движка одними рулями всплытию не поможешь, – и это всего-то с одиннадцатикилометровой глубины! Со сброшенным аварийным балластом! Все равно капсула поднималась медленнее, чем ей следовало – похоже, нахлебалась воды. Конечно, не через обшивку: в этом случае меня бы уже раздавило. Вероятнее всего, подтекал сальник гребного вала. Ничего, выберемся – откачаем…
Нос на зюйд, дифферент на корму. Пусть капсула, всплывая, выиграет милю или две. Медленное всплытие, неохотное: иногда кажется, что Капля, как трясина, рада засосать все, что в нее попадает, безотносительно к запасу плавучести. Всплытие, словно неспешный подъем водолаза на грани кессонной болезни.
Отпусти меня, глубина… Дай поскорее увидеть небо. Глубинники не водолазы, они не умирают от декомпрессии. Зато их иногда давит там, внизу.
Ночь сияла над океаном, яркая тропическая ночь с белыми фонарями звезд. Прошлой ночью после боя я всплыл и послал в эфир вопль о помощи. Понимал, что зря – а послал.
Нет ответа. Штрафника спасать не будут. Вне Гольфстрима, пожалуй, еще подобрали бы, а в Гольфстрим за потерявшей ход капсулой не полезут, очень им надо. На Третьем контрольном служаки искушенные и штрафников видывали во всех видах, а на базе «Ураган», что тоже ходит где-то неподалеку, тем более, да и не их это дело – штрафников выручать, пусть те выпутываются сами, как умеют.
Стук сердца отдавался в висках, пока навигационный комплект брал пеленги на стационарные спутники. Обошлось: вышло, что снесло меня к югу еще на шесть миль. Мало, конечно, но лучше, чем ничего. Пока еще я в своей зоне. И до южной границы Гольфстрима осталось миль сто…
Сто не сто – а девяносто наверняка.
Опять дрейф. Даже не на «Удильщике» – на паршивом «Нырке»! Но, как ни странно на первый взгляд, это обстоятельство давало надежду. «Нырок» капсула учебная и кроме основной маршевой установки имеет электротягу – для занятий по начальному курсу глубинного пилотирования, чтобы неопытные курсанты не наломали дров. Движок дохлый, однако узлов восемь-девять с ним развить можно, салагам и от того удовольствие.
Движок работал. Натужно, с рассерженным гулом и скрипом несмазанных шестерней вращал гребной вал. А вот с аккумуляторами электропривода мне не повезло: заряжены они были под завязку, но емкость изрядно села. Еще удивительно, что села не окончательно – за столько-то лет! Кто их менял? Зачем?
Короткий расчет и результат: миль на сорок энергии хватит. Может быть, и на пятьдесят, если повезет.
