ЗАМЕЧАНИЕ О РАЦИОНАЛЬНОМ ПОВЕДЕНИИ
Представление, что моральные чувства могут решать проблему обязательства, помогает прояснить некоторые двусмысленности, касающиеся того, что значит вести себя рациональным образом. В философской литературе различаются по крайней мере две теории рационального поведения
[47]. В так называемой теории текущей цели рациональность считается эффективным преследованием тех целей, которые человек ставит себе в процессе принятия решения и действия. Например, человек, который воздерживается от обмана из-за чувства вины, по этим стандартам будет считаться рациональным, даже если нет вероятности, что его обман будет раскрыт.
По той же самой логике, однако, человек, который выпил цианид, потому что испытывал непреодолимое желание это делать, тоже считался бы рациональным в соответствии с теорией текущей цели. Очевидный недостаток этой логики в том, что она позволяет считать рациональным практически любое поведение, просто утверждая, что человек его предпочитает.
Вторая теория рациональности, «теория эгоистического интереса», пытается обойти эту проблему. Она утверждает, что поступок рационален, если он эффективно способствует достижению интересов совершающего его человека. Согласно теории эгоистического интереса, действие человека, который воздерживается от обмана, когда обман может сойти ему с рук, даже если он мотивирован нравственными чувствами, — считается иррациональным.
Ирония, однако, состоит в том, что версия эгоистического интереса позволяет нам сказать, что эгоистический человек вполне может стремиться к мотивации как раз нравственными чувствами (опять-таки при условии, что их наличие распознается другими людьми). Он может даже предпринимать целенаправленные шаги, чтобы увеличить вероятность развития у себя этих чувств. (Он, например, может присоединиться к какой-то церкви или искать случая попрактиковаться в честности.) Как только он приобретет эти чувства, поведение, которое они вызывают, конечно, официально по-прежнему будет относиться к категории иррационального по стандартам эгоистического интереса. Но модель обязательства может помочь нам понять, почему такое поведение, рациональное оно или нет, может стать широко распространенным.
Модель обязательства напоминает конвенциональное эволюционное объяснение тем, что она предсказывает неизбежность оппортунистического поведения. Однако хотя бы в одном критическом отношении она от него отличается: оппортунистическое поведение в данном случае — не единственная осуществимая стратегия. Есть также место, возможно даже весьма просторное, для поведения, которое является в подлинном смысле неоппортунистическим.
Здесь я снова хочу подчеркнуть, что модель обязательства не подразумевает, будто сотрудничающие индивиды суть роботы, генетически запрограммированные на уклонение от личного интереса. Наоборот, она допускает — а в некоторых случаях даже требует — определенную роль культурного принуждения в развитии нравственных чувств. Люди могут даже рационально выбрать, какого рода культурному принуждению себя подвергнуть. Таким образом, в соответствии с этой моделью тенденция к сотрудничеству может быть, а может и не быть чертой, которую некоторые люди наследуют. Модель может работать, даже если ее биологический компонент ограничивается наследственным комплексом симптомов, проявляющимся в людях, усвоивших склонность к сотрудничеству. Наверняка даже самый ярый критик биологических теорий не сочтет это требование неприемлемым.
Честный человек в модели обязательства — тот, кто ценит надежность как таковую. Его совершенно не волнует, сможет ли он получить материальную награду за такое поведение. И именно благодаря такой его установке, на него можно положиться в ситуациях, в которых поведение невозможно проверить.
Надежность, при условии, что она распознается, создает ценные возможности, которые в противном случае не представились бы
[48]. Тот факт, что надежный человек к тому же получает материальный выигрыш, — именно то, что поддерживает эту черту при индивидуальном отборе. Но даже если сегодня в полночь наступит конец света, что исключит все возможности санкций за предательство, по-настоящему надежный человек будет лишен мотивации обманывать.
«Око за око», реципрокный альтруизм, родственный отбор и другие традиционные эволюционные теории неоппортунистического поведения рисуют совсем иную картину человеческой природы. Несмотря на их очевидную ценность, эти теории совершенно не объясняют настоящее неоппортунистическое поведение.
Конечно, пример с людьми, у которых на лбу написано С и Я, едва ли лучше. Чтобы утверждение, что склонность к сотрудничеству может оказаться для нас выгодной, выглядело убедительным, следует сказать гораздо больше о том, как именно эта склонность возникает и как она может быть распознана другими людьми. Это крайне важный вопрос
[49], и он будет в центре нашего внимания в следующих трех главах.
IV. РЕПУТАЦИЯ
Однажды Г.Л. Менкен назвал совесть внутренним голосом, говорящим о том, что вас кто-то может увидеть. Выдающийся социобиолог Роберт Трайверс, кажется, имел в виду очень похожую вещь, когда писал: «Общее психологическое допущение, что человеку неловко за свое неподобающее поведение, даже если рядом никого нет, возможно, основывается на том факте, что многие прегрешения с большой вероятностью станут известны широкой публике»
[50].
Примеры, которые мы видели в главе III, говорили о том, что эгоистическому человеку совесть в качестве предупредительного механизма ни к чему. В этих примерах, напомним, обман было невозможно выявить. Вероятно, иногда такие случаи встречаются в реальной жизни. Но понимает ли человек, что наверняка не попадется, — это другой вопрос. Наша история полна примеров «идеальных» преступлений, в которых все пошло наперекосяк. Даже человек, нашедший в пустынном парке кошелек, полный денег, может задаться вопросом, а не специально ли его здесь оставили, чтобы потом показать в передаче «Скрытая камера».
Когда кого-то подловили на обмане один раз, создается допущение, что он способен повторить подобный обман, и это может в дальнейшем ограничить его возможности. Из такого рода наблюдений возникает максима: «Честность — лучшая политика». В соответствии с этим широко распространенным взглядом, даже просто осторожный человек — человек без «реальной» озабоченности тем, чтобы поступить правильно — больше всего выигрывает, обходя стороной все возможности для обмана, сколь бы привлекательными они ни казались. Таким образом он приобретает репутацию честного человека — и репутация эта будет служить ему так же, как яркий румянец служил честным людям в нашей последней главе, а именно как убедительный сигнал надежности.
