По многим специфическим вопросам, таким как аборт, две группы имеют мало шансов прийти к компромиссу. К сожалению, заметность таких вопросов оттесняет на второй план тот факт, что по основным ценностям принципиальный консенсус как раз есть. Так, большинство живущих сейчас в США согласятся, что люди должны:
• не лгать;
• не красть;
• не жульничать;
• выполнять свои обещания;
• следовать золотому правилу — поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой;
• быть толерантными и уважать различия между людьми.
Это не значит, что в сложных случаях все будут согласны.
Ложь во спасение часто считается приемлемой, но порой ее трудно определить. Но даже и в этом случае сохраняется удивительный консенсус в отношении большинства конкретных примеров, охватываемых этими простыми правилами. Почему бы все их не включить в школьную программу?
По иронии судьбы, трудности частично связаны с последним пунктом этого списка, нашим уважением к многообразию и различиям. Конечно же, многие суждения о ценностях носят глубоко личный характер. Ведь если почти все мы искренне согласимся с каждым пунктом этого списка, некоторые все же будут активно против. И потому многие из нас не готовы навязывать им «наши» ценности в таком месте, как государственные школы.
Но толерантность, как любая из прочих ценностей, не абсолютна. Чтобы пойти на уступки крохотному меньшинству, которому не нравится, что даже этот ограниченный набор ценностей активно пропагандируется в государственных школах, нам всем приходится многим жертвовать. Если бы ценности были исключительно чьими-то личными убеждениями, то и тогда были бы весомые основания для такой жертвы. Но они таковыми не являются. Когда людей учат не лгать и не обманывать, мир становится более привлекательным местом практически для всех. Что еще важнее, речь не только об общих выгодах: они более чем пропорционально накапливаются для тех людей, которые эффективно интериоризируют эти ценности
[247]. Таким образом, люди, настаивающие, что ценности нельзя прививать в государственных школах, настаивают, чтобы дети других людей — наши дети — обходились меньшим числом черт характера, которые в будущем помогли бы им пробиться в материальном мире. Неясно — почему общество должно с готовностью идти на такие жертвы ради меньшинства?
Преподавание ценностей в государственных школах встречало и политическое сопротивление, поскольку многие люди полагают, что оно стирает важную грань между церковью и государством. Модель обязательства подчеркивает, однако, что ценности связаны не только с религиозными учениями, но и с совершенно независимыми от них материальными соображениями. В этом отношении, конечно, она ничем не отличается от множества других материалистических объяснений моральных ценностей. В отличие от других объяснений, она, однако, подчеркивает, что ценности выгодны индивидам, а не только обществу в целом. Таким образом, она проясняет то, что не могут прояснить другие теории, а именно — что основания для преподавания моральных ценностей в государственных школах в этом смысле те же, что и традиционные основания для преподавания естественных наук и математики.
Хотя силы, описанные моделью обязательства, подсказывают, что моральное поведение может приносить индивидуальные выгоды, важно помнить, что эти силы сами по себе не обеспечивают высокого уровня социального сотрудничества. Наоборот, мы знаем, что степень сотрудничества существенно варьируется в разных обществах и что даже в одном обществе она имеет тенденцию резко меняться со временем
[248]. Такие различия, безусловно, не объясняются врожденными различиями в способности к сотрудничеству. Скорее всего они отражают разные степени, в каких общества вкладываются в поддержание социальных норм.
Важность таких норм еще более подчеркивается воздействием, которое поведение каждого человека оказывает на поведение остальных. Как мы видели в экспериментах с дилеммой заключенного в главе VII, люди имеют сильную тягу к сотрудничеству, когда ожидают, что и другие поступят так же. По той же логике они с большей вероятностью откажутся от сотрудничества, когда ожидают предательства. Поведенческие системы, в которых есть такого рода ответная реакция, обычно крайне устойчивы. Если в один год доля предательства по каким-то причинам возрастает, возникнет тенденция к тому, чтобы в следующий год еще больше людей отказывались от сотрудничества, и еще больше — еще через год. Точно так же рост сотрудничества бывает самоподкрепляющимся.
Общества, которым не удается вмешаться в этот процесс, упускают ценную возможность. Как подчеркивал социолог Джеймс Коулман, нормы общества — существенная часть его капитала, не менее важная, чем дороги или фабрики
[249]. Неспособность поддерживать их приведет к отставанию с тою же неизбежностью, что и неспособность поддерживать более конкретные и заметные элементы инфраструктуры
[250].
ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ МАТЕРИАЛЬНАЯ ВЫГОДА ПОДОБАЮЩИМ МОТИВОМ ДЛЯ МОРАЛИ?
Могут возразить, что перспектива материальной выгоды — неподобающий мотив для принятия моральных ценностей. Это возражение, однако, неверно истолковывает основную идею модели обязательства. Чтобы эта модель работала, удовлетворение от правильного поступка не должно основываться на том, что материальные выгоды могут последовать позднее; скорее, они должны быть внутренне присущи самому этому поступку. В противном случае у человека не будет необходимой мотивации, чтобы делать альтруистический выбор; а как только другие это почувствуют, собственно материальных выгод не последует. Согласно модели обязательства, моральные чувства ведут к материальным выгодам, только когда они пережиты всем сердцем.
Более того, если верно, что усвоение моральных ценностей благотворно, то людям наверняка полезно это знать. Роль материальных ценностей в модели обязательства логически эквивалентна угрозе вечного проклятия в религии, и скрывать одну — оснований не больше, чем скрывать другую.
