Наверное, сожалеет, но это еще не вся правда. Реальность более запутанна. У нее были месяцы, чтобы сознаться, если это и правда ее грызло, а она этого не сделала. Мне непонятно, почему людям так тяжело признать себя идиотами, которые облажались, потому что не ожидали, что их поймают.
– Судя по голосу, тебя больше волнует, что подумают люди.
– Нет ничего плохого в том, чтобы беспокоиться о мнении людей. Это избавляет от испытательного срока.
У меня гудит основной телефон. Он лежит рядом с кроватью на исцарапанной тумбочке, которая качается, если ее тронуть, потому что у нее сломалась одна ножка, а мне лень чинить. Я переворачиваюсь и читаю сообщение от Эмбер:
Не спишь?
Я готов сказать Бронвин, что мне надо идти, но тут она вздыхает:
– Извини, удар ниже пояса. Дело в том, что это просто… ну, для меня это сложнее. Я разочаровала обоих родителей, но для моего отца это хуже, чем для матери. Ему всю жизнь приходилось преодолевать стереотипы, потому что он родился не здесь. Он долго строил свою репутацию, а теперь я могу запачкать ее одним глупым поступком.
Я готов ей сказать, что так никто не думает. С моей точки зрения, ее семья совершенно неприкосновенна. Но, наверное, каждый сам знает, с какой пакостью воюет, и я не знаю, с чем борется Бронвин.
– А откуда твой отец? – спрашиваю я.
– Он родился в Колумбии, но сюда переехал в десять лет.
– А мама?
– Ее семья здесь уже вечность. Четвертое поколение ирландцев или что-то вроде того.
– И моя тоже, – говорю я. – Но скажем так: когда мне перестало везти, это ни для кого не стало сюрпризом.
Она вздыхает.
– Все это – совершеннейший сюр, правда? Как можно подумать, что кто-то из нас стал бы убивать Саймона?
– Ты веришь мне на слово? – удивляюсь я. – Забыла, что я на испытательном сроке?
– Да, но я видела, как ты пытался помочь Саймону. Чтобы такое изобразить, надо быть очень хорошим актером.
– Если я такой социопат, что убил Саймона, я могу изобразить все что угодно, разве нет?
– Ты не социопат.
– Откуда ты знаешь? – усмехаюсь я, но на самом деле хочу узнать ответ. Я тот, кого обыскали. Очевидный изгой и идеальный козел отпущения, как сказала Лопес. Человек, который врет, когда ему удобно, и соврет, не задумавшись ни на секунду, ради спасения своей шкуры. Не очень понимаю, как при таких фактах можно верить человеку, с которым не общался уже шесть лет.
Бронвин отвечает не сразу, и я перестаю переключать каналы, остановившись на фильме про мальчика и змею. Не думаю, что это лучший выбор.
– Я помню, как ты расстраивался из-за своей мамы. – Она наконец прерывает молчание. – Когда она появлялась в школе и вела себя… ну, ты знаешь. Будто болеет или что-то такое.
Будто болеет или что-то такое. Наверное, Бронвин имеет в виду тот случай, когда мать орала на сестру Флинн на родительском собрании и потом посрывала со стен все наши рисунки. Или как она плакала у края тротуара, когда ждала меня после футбола. Есть из чего выбрать.
– Она мне правда нравилась, – осторожно произносит Бронвин, но я молчу. – Она говорила со мной так, будто я взрослая.
– То есть ругалась при тебе, ты хочешь сказать, – уточняю я, и Бронвин смеется.
– Я всегда думала, что скорее она ругалась вместе со мной.
Что-то в ее словах до меня доходит. Будто она под всей этой шелухой видела человека.
– Ты ей тоже нравилась.
Я вспоминаю нашу с Бронвин встречу на лестнице: волосы у нее все еще собраны в хвост, лицо светится. Как будто все это было интересно и стоило ее времени. Если бы она сейчас была здесь, ты бы ей снова понравилась.
– Она мне всегда говорила… – Бронвин замолкает, но все же заканчивает: – Что ты потому меня достаешь, что неровно ко мне дышишь.
Я смотрю на сообщение Эмбер, на которое до сих пор не ответил.
– Могло быть, уже не помню.
Я же сказал: вру всегда, когда мне это удобно.
Бронвин на минуту замолкает.
– Мне пора. Надо хотя бы попробовать поспать.
– Ага, мне тоже.
– Наверное, посмотрим, что будет завтра, да?
– Наверное.
– Ладно, пока. Нейт, знаешь что? – Она говорит быстро, поспешно выталкивая слова. – Я-то к тебе тогда точно неровно дышала. Что бы это ни значило сейчас. Ничего, наверное. Но все равно, для сведения. Ладно, спокойной ночи.
Она вешает трубку, я кладу телефон на тумбочку и беру другой. Снова читаю сообщение Эмбер, потом набираю:
Приезжай.
Если Бронвин думает, что для меня в этом есть что-то большее, то она очень наивна.
Эдди
Среда, 3 октября, 7.50
Эштон заставляет меня ходить в школу, матери же абсолютно наплевать. По ее глубокому убеждению, я сломала жизнь нам всем, и потому уже совершенно не важно, что я делаю и чего не делаю. Прямо она этого не говорит, но при каждом ее взгляде на меня это можно прочесть на ее лице.
– Пять тысяч долларов просто за разговор с адвокатом, Аделаида! – шипит она в четверг за завтраком. – Надеюсь, ты понимаешь, что это из твоего фонда на колледж?
Я бы закатила глаза, будь у меня силы. Мы обе знаем, что никакого фонда на колледж у меня нет. Она несколько дней висела на телефоне, звонила отцу в Чикаго, выбивая из него деньги. Он мало чем может поделиться из-за своей второй, более молодой семьи, но наверняка прислал половину суммы, чтобы она заткнулась, а также ради удовлетворения от исполнения родительского долга.
Джейк по-прежнему со мной не разговаривает, и мне очень, очень его не хватает, будто меня выжгли изнутри атомным взрывом и ничего не осталось, только пепел кружится среди обломков костей. Я послала ему десяток сообщений, и не только не получила ответа – он даже их не читал. Он отфрендил меня на «Фейсбуке», отписался от меня в «Инстаграме» и в «Снэпчате». Делает вид, будто меня нет, и я начинаю думать, что он прав. Если я не девушка Джейка, то разве я существую?
Его должны были отстранить от учебы на неделю за нападение на Т. Д., но его родители подняли шум насчет того, что смерть Саймона всех поставила на грань срыва, так что, наверное, сегодня он придет. От перспективы его увидеть мне становится так плохо, что я решаю остаться дома. Эштон пришлось вытаскивать меня из кровати. Она пока живет у нас, и непонятно, насколько еще останется.
– Эдди, ты от всего этого не завянешь и не умрешь, – отчитывает меня Эштон, подталкивая в душ. – Он не вычеркнет тебя из этого мира. Боже мой, ну, сделала ты глупую ошибку. Но ты же никого не убила. То есть, – добавляет она с саркастическим смешком, – я надеюсь, что присяжные будут такого же мнения.
